Приют

Сегодня Дина разбила все зеркала в доме. Собственное отражение вызывало у нее панический ужас, она была больше не в силах выносить свое медленное, но неуклонное угасание. Ее словно стирали ластиком, штрих за штрихом, и только слепой мог не заметить происшедших изменений. А изменения происходили ужасающе быстро. Из обворожительной блондинки она стала зрелой женщиной, и эта женщина постепенно полнела, грубела. Очень скоро зрелая женщина превратилась в пожилую женщину. Нет, она была так же полна энергии и недюжинной силы, но эти расползающиеся морщины и обвисающая темная кожа были просто отвратительны!

Бедра обвисли целлюлитными складками, лоб безжалостно прорезали глубокие морщины, зубы сначала пожелтели, затем почернели. Ее груди, ее восхитительные груди, похожие на два упругих мячика, превратились в дряблые уши спаниеля, ногти скрючились и заслоились, как когти у дряхлой птицы. Уже через неделю ее волосы стали абсолютно белыми, половина зубов выпала, рот втянулся, глаза впали так глубоко, что исчезли вовсе. Она не сдавалась и упрямо продолжала искать. Но все было безрезультатно. Никогда в лесу не было так пусто. Даже все животные прятались по норам, едва завидев ковыляющую старуху.

В один из ясных и светлых дней она надела свое лучшее платье, взяла музыкальный проигрыватель, выбрала самую лучшую пластинку и… самый острый нож. И спустилась к любимому. Потому что из всего, что ей нужно, остался только он.

Ярик молча следил, как она самозабвенно танцует.

«Милый, – прохрипела она. – Мы ведь одно целое. Да?»

Ярик вопрошающе смотрел на нелепо танцующую фигуру. Два раза она запуталась в своем бесформенном одеянии и, не удержавшись, упала. Ярик засмеялся. Она чувствовала, как по ее сморщенному лицу текут старческие слезы. Она не хочет этого делать, но у нее не остается выбора… Еще пара дней, и она превратится в мумию, а еще через день рассыплется в прах.

В этот день у нее не хватило сил сделать ЭТО. Она отложила нож в сторону. Бросила взгляд на клетку и забрала все дневники любимого.

Ярик проводил безразличным взглядом ее сгорбленную фигуру. Она куталась в платок, чтобы он не смог увидеть ее лица. Она сделает это завтра. Но только после любви. Последней ночи любви.

97

Ярик чувствовал, что умирает. Времени почти не оставалось, и он это знал. Он снял с себя смердящие лохмотья, которые совсем недавно были костюмом. Равнодушно оглядел свое покрытое незаживающими язвами тело. Интересно, что можно приготовить из него? Жаркое? Вряд ли, он слишком худ… Может быть, из него получится вобла? Ярику показалось это смешным, и он рассмеялся бы, если бы у него на это были силы.

«Сегодня, – прошептал внезапно Митрич. – Ярик, сегодня».

Клац-клац. – «Такие дела, брат».

Ярик встрепенулся. На лице появилась широкая улыбка. Сегодня? Какое счастье! И какое оно приятное, это сладкое слово «СЕГОДНЯ»… Он готов повторять его миллион раз…

«У меня получится?» – с ноткой сомнения спросил он.

«Да», – прошелестело в темноте. Он начал готовиться.

Утром он снова видел Крейсера. Паук прополз в клетку и уселся подле Митрича. Затем подполз к Ярику и коснулся его лапкой, будто прощаясь. После этого он стремительно побежал прочь, и Ярик понял, что видит Крейсера в последний раз.

98

Она пришла в конце второго дня. Точнее, не пришла, а приковыляла, притащилась, ужасная карикатура, замотанная в тряпки, как в кокон. Ярик обратил внимание, что она стала вдвое ниже ростом и ходила, согнувшись почти пополам. Она снова начала возиться с проигрывателем, что-то шамкая, но для Ярика уже давно все звуки соединились в один – оглушительный колокольный звон, разрывающий в клочья барабанные перепонки.

Она поставила перед ним кружку с морсом и ткнула в нее трясущимся пальцем. Грязная перчатка порвалась, и сквозь дыру торчал черный коготь. Потом заиграла нежная музыка. Спустя некоторое время Ярик узнал мелодию – точно такая же играла во время их последнего ужина там, в доме…

Музыка играла, Ярик лежал в клетке, а скрюченное гротескное существо в нарядном платье бесшумно кружилось по подвалу.

«Пе-е-е-ей…» – прошелестела она, танцуя.

«Пей», – проговорил Митрич.

«Пей», – откуда-то пропела Рута.

«Как? – изумился Ярик. – Если я выпью, то снова вырублюсь…»

«Болван, сделай вид, что ты пьешь… Потом выльешь в тряпки…» – посоветовал Митрич. Ярик так и сделал.

Она ничего не заметила, продолжая делать неуклюжие па. Ярик прислонился к стенке, притворившись, что засыпает. Рядом валялась его изодранная рубашка, под которой лежала заточка.

Музыка играла. Она танцевала, издавая какие-то хлюпающие звуки, изредка бросая взгляды на лежащего юношу и все ближе подбираясь к клетке. Наконец она остановилась. Из-под складок вынырнула рука, сжимавшая нож. Это был самый острый нож в ее хозяйстве… Обычно она им рубила мясо… Подумав, она отложила его в сторону и подошла к клетке. Пока не время. Это будет после, а сначала…