Приговор приведен в исполнение...

— Увы, мы все во власти фатума. Однако не стану отнимать вашего драгоценного времени. Перейду к делу. Я дал слово офицера и обязан его сдержать. Вы наслышаны о существовании некоего штаб-ротмистра Лбова?

— А-а-а, — протянула Муфельдт. — И что? Его, конечно, расстреляли, не так ли?

— Представьте себе, штаб-ротмистр здравствует, чего и нам с вами желает, что весьма любезно с его стороны, если учесть столь тревожное время. Недавно читаю в газете приказ ташкентского совдепа: за изготовление самогона и других одурманивающих средств, за распитие их виновные несут наказание вплоть до расстрела!.. Как вам это нравится, мадам?

— Сейчас живется хуже, чем в древней Спарте. Там хоть не укладывали под одно одеяло целую улицу, как это собираются сделать большевики!

— Ха-ха-ха!.. — покатился со смеху фон Дитц. — Простите за солдатскую откровенность, но я очень бы хотел жить с вами, мадам, на одной улице.

Ей неудержимо хотелось сказать, что пусть он живет не только на одной улице — в его распоряжении весь особняк. Но сдержалась. Нельзя торопиться. Мужчин не тешат легкие победы. И она перевела разговор.

— Так что же штаб-ротмистр Лбов?

— Я провел с ним несколько дней в местной крепости. Точнее — в каземате.

— Бедняжка! — она положила свою руку на его ладонь. «Бедный» фон Дитц невзначай коснулся рукой чуть выше ее колена. При этом рука его ощутила металл «бульдога».

— Ого! — улыбнулся подполковник.

— Нынче женщины должны быть амазонками, — чуть смутившись, отвечала Муфельдт. Поднялась, демонстративно вынула из кармана револьвер, сунула в ящик комода. — Теперь вы в безопасности.

— Гран мерси, мадам.

— Так что же Лбов?

— Держится молодцом. Чекисты из него слова вытянуть не могут. Я же сидел по пустяковому делу — уклонение от обязательной регистрации. Вы, конечно, догадываетесь, что мне могли предъявить и более серьезное обвинение, например, — распитие одурманивающих средств, ха-ха-ха...

Муфельдт понимающе кивнула.

— Но мне удалось провести за нос красного детектива Фоменко. Меня и выпустили, обязав отбывать трудовую повинность. Не поможете ли устроиться в Военный комиссариат? У вас, я наслышан, там есть связи, — фон Дитц любезно поцеловал ручку огненноглазой красотке, как бы заглаживая намек на ее связь с Осиповым и давая понять, что это его не шокирует

— Надо подумать, — уклончиво отвечала Муфельдт. — Но что же все-таки штаб-ротмистр Лбов?

— О-ля-ля! Обычная любовная интрижка. Влюбился в какую-то медсестричку... Кручинина ее фамилия. Его все еще истязают в каземате, а меня выпустили. Он передал записочку несравненной Мари. Виктор сказал, что его Мария бывает у вас, а постоянного адреса у нее нет. Я и зашел осведомиться. И, поверьте, не раскаиваюсь!

— Мари давно не заходила, — солгала Муфельдт. Ее обуяла ревность. Мари, что там ни говори, — красавица, Лорелея золотоволосая. Чем черт не шутит! — Вы оставьте записку, я передам.

— Милль пардон, мадам, не могу. В собственные руки обещал. Слово офицера! Для вас готов сделать все возможное и даже невозможное... А где же теперь мадмуазель Кручинина?

— Кто-то сказал, что уехала в Коканд, она там у господина Потеляхова была в услужении.

— В услужении! — ужаснулся фон Дитц. — И офицер желает наложить на себя узы Гименея... Сэт импосибль! Невозможно.

Фон Дитц поднялся и стал откланиваться.

— Простите великодушно, что задержал. Вам ведь на работу. Ничего не поделаешь. «Кто не работает да не ест!».

— Может быть, позавтракаете?

— Если позволите, в другой раз. Хотел бы также молить вас об одном одолжении.

— Интересно, — Муфельдт кокетливо прищурилась и поправила пальчиками карменовские зачесы на висках.

— Я всего три дня, как из крепости. Исполнять трудовую повинность я уже начал. Устроился референтом в одно коммерческое предприятие, работающее на паях с совдепией. А вот насчет жительства... Прозябаю у пьяного сапожника. Меня, знаете ли, как сына Людовика Шестнадцатого, отдали на воспитание к сапожнику! Ха-ха-ха...

— Бедный, — посочувствовала Елизавета Эрнестовна. — К сожалению, для постоянного вашего жительства в моем доме нет условий.

— Понимаю. Военкомат?

— Сэ ля ви, — вздохнула Муфельдт. — Но я буду рада видеть вас, как только у вас появится желание навестить мою скромную хижину.

— О-о-о!.. — задохнулся от восторга фон Дитц. — Признаюсь в лукавстве... Не так уж мне плохо живется и там, где меня приютили. Сапожник — бывший полковник. Теперь промышляет шитьем матерчатых пантофлей. Позвольте мне через три дня навестить вас?

— Жду. С нетерпением жду!

Фон Дитц надел пальто, свою каракулевую шапку с «ушами». Более чем полагалось по этикету задержал поцелуй на ручке Елизаветы Эрнестовны.

Уже в дверях вдруг обернулся, растерянно улыбаясь.