При дворе Тишайшего

«Какого царства князья?» – думала она и старалась вспомнить, где видела таких чернооких, смуглых красавцев, как этот мальчик и его спутник.

Леон и царевич были в русских шубах и шапках, не желая открывать ворожее своего звания. Но их жгучие глаза и гибкие движения скоро навели старуху на мысль, что это могут быть только грузины, которыми она всегда при встрече на улицах любовалась.

«Грузинской царевны, должно быть, сын и его дядька», – подумала она и проговорила вслух:

– Садитесь, бояре!

– Что за варево мастерила? – спросил Дубнов. – Верно, зелье какое? По чью душу?

– Ты разве, боярин, за допросом пришел?

– Не очень-то я верю твоим снадобьям, – проговорил Дубнов, беспечно рассмеявшись.

– Зачем же тогда ко мне-то пришел?

– Куда люди, туда я. Вы, бабы, нюх особый имеете: может, и скажешь что-либо по нашему делу.

– Скажу, скажу, Пров Степанович! – проговорила ворожея, пристально взглянув на стрельца.

– Кой черт! – пугливо озираясь, воскликнул Дубнов. – Кто сказал… тебе мое имя? Воистину ведьма!

Ворожея усмехнулась – в одну минуту из-под лавки выполз Клубок и стал ластиться к гостям.

– Да воскреснет Бог и расточатся врази Его! – прошептал, крестясь, Пров Степанович. – Сгинь, сгинь, рассыпься!

Но кот не «рассыпался», а сильным скачком прыгнул на колени к царевичу.

Тот в одно мгновение выхватил кинжал и занес его над животным.

– Стой, больно прыток! – стиснула ему руку Марфуша. – В чужой избе да убийство учинять? Ишь, волчонок!

– Зачем такая падаль в доме? – сердито сказал царевич, стараясь хорошо выговорить по-русски слова. – Ты, верно, и вправду ведьма?

– А если бы я не была ведьмой, разве ты, царевич, пришел бы ко мне темной ночью, скрываясь от людей?..

Леон и царевич тревожно переглянулись. Их инкогнито было открыто, и это им было весьма неприятно, но этим ворожея подняла в их глазах свой престиж.

– Она действительно всеведуща, – по-грузински сказал царевич Леону.

– Тем лучше: значит, она нам непременно поможет, – ответил князь Леон и, обращаясь к Марфуше, произнес: – Ты права, женщина, мы пришли к тебе, чтобы узнать то, что скрыто для очей простых людей. Какой силой ты узнаешь тайны, известные одному дьяволу, не наше дело. Ты сама за это ответишь, когда придет твое время. А теперь на! – и он бросил ей на стол небольшой мешочек, наполненный медными деньгами, только что пущенными недавно царем в оборот по совету боярина Федора Михайловича Ртищева.

– Нехорошие деньги! – брезгливо поморщилась ворожея. – Много бед наделают медные деньги! – ироническим тоном проговорила она.

После неудачного похода под Ригу, малороссийских замятен и бесконечной тринадцатилетней войны Московское государство, едва успев оправиться от Смутного времени и моровой язвы, искало возможности как-нибудь парализовать последствия всех этих бедствий. От тяжких податей изнемогал народ, а торговые люди изнывали от непосильных налогов. Уже в 1656 году казны недостало ратным людям на жалованье, и государь велел пустить в народное обращение медные деньги, которые должны были по нарицательной цене заменить серебряные. В следующие два года эти деньги действительно ходили как серебряные, но затем стали понижаться в цене, а именно на рубль надобно было «наддавать» шесть денег, а потом «наддача» все подымалась и подымалась. Наступила во всем страшная дороговизна; указы, запрещавшие поднимать цены на необходимые предметы, уже не действовали. Часто случалось, что ратные люди не брали жалованья медными деньгами, явилось множество воровских медных денег, начали хватать и пытать людей. Все стали как огня бояться медных денег.

У ворожеи таких денег не было – она искусно выучилась отличать фальшивые от настоящих и не попадалась впросак; если же и случалось, что она в темноте недоглядела, то она бросала эти «воровские деньги» в реку, протекавшую недалеко от ее дома.

– Ну, что же скажешь ты мне, – начал Леон, – о моей пропаже?

– Какая пропажа? – спросила Марфуша.

– Ай да ведьма! – закричал стрелец. – Спрашивает, угадать не может. Должна же ты сама знать…

– Только и дела у меня есть, что ваши дела знать, у кого что пропало! Одной головы мало!

– Узнала же, кто мы таковы?

– Это другое дело! Не думавши угадала. Ну, сказывайте скорей, у кого что пропало?

– Да, правду сказать, мы знаем, у кого наша пропажа, только надобно нам узнать, где она припрятана у него.

– Да сказывай толком все подряд! – нетерпеливо проговорила ворожея, обращаясь к Дубнову.

– Сказывай, князь, – обернулся стрелец к Леону.

– Кинжал у меня… – запнулся Леон. – У одного человека… надо бы узнать, куда он его припрятал и отдаст ли добром, или силой, или хитростью? Как мне свое добро придется вернуть?

Пока Леон излагал свое дело, ворожея пристально смотрела на него; его слова будили в ее памяти какие-то воспоминания, но она никак не могла припомнить, где и что именно слышала о кинжале.

– В драке он кинжал свой посеял, – объяснил ей Дубнов, – а боярские холопы его и подобрали.

Стрелец остановился, вспомнив, что князь хотел сохранить полнейшую тайну об обстоятельствах потери кинжала.