При дворе Тишайшего

– Потише, потише, мальчик! – остановил его князь, положив свою сильную, загрубелую в боях руку на его плечо. – Ты еще молод, чтобы грозить старику!

– Да, счастье твое, что ты старик, а то я показал бы тебе, что оскорбления не остаются у нас безнаказанными, – надменно произнес царевич.

Эта вспышка очень понравилась старому князю.

– Ну, ладно, – спокойнее проговорил он. – Так помоги вот сыну вернуть наш старый дедовский кинжал!

– Я сам верну его, – вмешался Леон, недовольный тем, что отец дает ему в компаньоны мальчика.

– Что ж ты до сих пор не взял его?

– Некогда было, – хмуро ответил Леон.

Царевич стал проситься взять и его на поиски.

– Возьми его, – произнес старик Джавахов, – он славный будет воин.

– Да на что он мне? – уклонился Леон. – Если понадобится, возьму.

В это время кончилось совещание совета. Приближенные царевны решили попытаться одарить боярина Милославского и через его сестру действовать в пользу Грузии.

– Кто повезет подарки? – спросил князь Зичианов.

– Ну, хотя бы ты, князь, – предложили ему.

– Нет, меня увольте! – возразил он, кланяясь. – Устал я и стар для этого тонкого дела; лучше просите князя Орбелиани.

– Я сделаю, что мне прикажет моя царевна, – почтительно склоняясь в ее сторону, ответил Орбелиани.

– Я прошу тебя, князь! – скромно опуская глаза, ответила польщенная Елена Леонтьевна.

Порешив на этом, грузины стали расходиться. Все поочередно подходили к царевне и низко кланялись ей. Она сидела не шевелясь, потупившись; возле нее стоял царевич и важно отвечал на поклоны грузинских князей.

XX Ворожея Марфуша

Внешне избушка ворожеи Марфуши нисколько не изменилась с тех пор, как в ней побывала несколько лет назад боярыня Елена Дмитриевна. Внутри она была все так же грязна и неуютна, и по-старому сидела над котелком с варящимися в нем какими-то травами Марфуша.

Годы точно не коснулись ее худощавого цыганского лица; на нем так же светились энергией и силой мрачные темные глаза, пытливо высматривавшие из-за нависших надо лбом всклокоченных, черных как смоль волос. Только вокруг рта лежала складка не то презрения ко всему окружающему, не то затаенного горя.

Помешав травы, она встала, подошла к маленькому слюдовому оконцу и посмотрела на улицу. Было темно, хоть глаз выколи; кругом пустынно и глухо, только слабое журчание ручейка доносилось откуда-то неподалеку.

– Никто больше не придет, поздно… да и время не для волшебства, – проговорила Марфуша, и странная усмешка тронула ее бледные губы. – Вишь, Вербная неделя; они ее чтут и ворожить не станут… Верующие ведь! Много ли сегодня наработала?

С этими словами она задернула оконце платком и пошла к маленькому сундучку, стоявшему рядом, в чуланчике. Вытащив его на середину избы, она присела на корточки и замысловатым ключиком отперла свою сокровищницу, на дне которой оказались груды золота и медной монеты.

Глаза ворожеи потускнели, подернувшись точно слезой.

– Сколько бед натворило это золото, – прошептала ворожея, – и все-таки мне еще мало! Этого не хватит, чтобы сделать счастливой мою Танечку! Ах, Таня, Таня, ради тебя терплю я муки, души загубила и свою и людские, а тело мое слабое ежеминутно адова огня трепещет! Матушка, матушка, – вскрикнула она, – завета твоего не исполнила!

Большой черный кот – непременная принадлежность каждой чародейки того времени, – ласково мурлыча, потерся о ее колени.

Ворожея погладила его по мягкой спинке.

– Бедные мы с тобою, Клубок! Когда-то страда наша кончится?

Кот поднял голову и пошевелил ушами.

– Что, Клубок, или идет кто-либо?

И действительно, возле избы послышались голоса и проклятия.

Ворожея быстро убрала сундучок и боязливо стала прислушиваться. Поздние гости говорили на незнакомом ей языке, а один из голосов был детский. Но скоро ворожея услыхала и настоящую русскую брань.

– Чтобы черти тобой подавились, хрычовка некрещеная! Дома, что ль, тебя нет? Князь Леон, подожди маленько! Ежели нет ее, лешихи, всю избу разнесу! – И тот же голос тихо спросил: – Что, царевич, испугался?

– Я? Вовсе нет! – ответил детский голос, видимо бодрясь.

– Не надо было так поздно, ведь ничего не видно, – проговорил сильный мужской голос.

– Я-то знаю ее чертову избу, – кричал русский, и Марфуша узнала в нем молодого стрельца Прова Степановича. – Да ответишь ли ты, сучья печень? – заорал он во все горло.

– Может, ее и в самом деле нет? – спросил Леон.

– Должна пронюхать, дьяволицына дочь, что мы золота ей кучи навезли!

– Только ты ей не говори, кто мы, – посоветовал Леон, когда под напором стрельца дверь заскрипела.

– Кто там, что надо? – сонным и хриплым голосом спросила наконец Марфуша.

– Открывай, рачье пузо!

– Да ты не больно ори, а сказывай, что надо?

– На то ты и ведьма, чтобы знать, зачем к тебе люди ходят! Разве не почуяла запах денег?

Ворожея постаралась хрипло рассмеяться и отворила дверь, после чего стала рассматривать пришельцев. Она имела довольно много дел с боярами и боярынями, часто толкалась и в теремах, чтобы тотчас же, по осанке, узнать в пришедших знатных людей.