При дворе Тишайшего

Уже давно лучшие умы Грузии сознавали, что их царству настал видимый конец; вопрос был только во времени и в том еще, кто именно наложит на него руки. Очевидно, Московское государство, гигантскими скачками поднимавшееся в своем могуществе, не торопится воспользоваться своим преимуществом и не желает налагать на Грузию свою тяжелую длань; кто знает, не раскается ли оно со временем в своем надменном пренебрежении?

Теперь грузин угнетала одна забота, чтобы персы или турки, убедившись, что Грузия не в силах защищать себя, не поделили ее между собою или просто не забрали в свою власть и не обасурманили грузин, обратив их в магометанскую веру.

– Мы много лет прожили в Москве, а ничего для родины не сделали, – проговорил Орбелиани.

– Что же нам делать? – спросила царевна.

– Нам – мало что делать, потому что мы только умеем владеть оружием, а ты, царевна, – женщина… А женщина может все сделать! Подружись с царицей, с царевнами, с этой всевластной боярыней…

Царевна невольно вздрогнула при воспоминании о надменной царской любимице.

– Я знакома с ними, – тихо возразила она.

– Этого мало. Сделайся для царицы тем же, что эта боярыня.

– Разве я могу? – гордо спросила царевна, вся вспыхнув. – Разве я могу стать холопкой?

– Ты не так поняла меня, царевна, – сказал Орбелиани, – я не советую своей царевне поступать, как не подходит ее сану. Но дружба с русской царицей не зазорна грузинской царевне…

– Позвольте мне слово молвить, – вмешался наконец все время молчавший Леон.

Отец, сдвинув сурово брови, глянул на него. С некоторых пор он был сильно настроен против сына. До него стали доходить слухи, что Леон слишком часто бывает у боярыни Хитрово, что его занятия с царевичем идут вяло, что он потакает во всем мальчику. Но главное, что сердило старика, так это таинственное приключение с кинжалом; он чувствовал, что тут что-то произошло, о чем сын не хочет сказать ему, и эта-то скрытность сильно раздражала князя.

– Ну, что ты можешь сказать? – спросил он, недружелюбно посмотрев на Леона.

Последний смешался от такого явного пренебрежения со стороны отца, тем более что отлично понимал причину такового и сознавал, что старик имеет основание сердиться, и замолчал на полуслове.

– Говори, коли начал, – одобрил его князь Орбелиани. – Всякий совет не лишний.

– Я пригляделся к здешним обычаям, – неуверенно начал Леон, – и кажется мне, что надо бы подкупить кое-кого из бояр!

Грузины с недоумением посмотрели на молодого человека, а его отец махнул рукой и, усмехнувшись, промолвил:

– Ну, что же я говорил? Что может он сказать толкового? Совсем с пути сбился молодец!

Леон вспыхнул, хотел резко возразить отцу, но вовремя удержался и только до крови закусил губы.

За него неожиданно вступилась царевна.

– Князь Леон прав, – тихо проговорила она. – Я тоже думаю, что давно следовало сделать подарки кое-кому из бояр.

– Подкуп бояр? Это опасный шаг! – проговорил какой-то осторожный грузин.

– Да и кого подкупать? – спросил Джавахов.

– Милославского лучше всего, – ответил Леон, – он принимает подарки и пользуется большим влиянием при царе.

– Ой уж мне этот советник! – покачал головой Вахтанг Джавахов. – Введет он нас в беду!

– Мое дело сказать, а ваше – принять или отвергнуть, – задетый за живое, ответил Леон.

Грузины стали совещаться, а князь Вахтанг подошел к сыну и сурово спросил его:

– Где твой кинжал?

– Ведь я уже сказал тебе, отец!

– Ты солгал и должен сказать мне теперь правду. Сейчас говори! Слышишь? Я хочу знать!

Старый князь был страшен в гневе, и сын совсем растерялся, зная, что последует, когда отец узнает, что кинжал потерян.

Но между отцом и сыном вдруг встал царевич.

– Не сердись, князь Вахтанг, – проговорил мальчик, – Леон не виноват! Хочешь, я тебе скажу, что сталось с его кинжалом? Но только отойдем в сторону, а то они мешают своими разговорами!

Царевич отвел старика в противоположный угол комнаты и там подробно рассказал о случае с Леоном.

Мальчик говорил горячо и старался выгородить своего наставника перед отцом, а когда кончил, то, заглядывая под насупленные седые брови в глаза князю, спросил:

– Ты видишь, Леон ни в чем не виноват, не правда ли?

– Так зачем же он скрыл от меня потерю кинжала? – угрюмо спросил старик.

– Леон боится тебя, князь Вахтанг!

– Боится, значит, знает, что совершил нехорошее дело.

– Что же худого он сделал, князь?

– Разве он отмстил обидчику, осмелившемуся оскорбить Джавахова? – сверкнув глазами, спросил князь.

– Но он поразил его кинжалом! – произнес царевич.

– Хорош удар! – презрительно возразил Вахтанг. – Враг остался жив!

– Он не убийца! – гордо повторил мальчик слова юного наставника.

Старый грузин холодно посмотрел на царевича.

– Это тебя Леон научил? – проговорил он. – Хорошему же он тебя учит! Ты не будешь уметь держать оружие в руках с такими понятиями. Нас учили за обиду убивать, – с горечью произнес Вахтанг, – а вас, юношей грузинских, скоро будут безнаказанно бить по лицу!

Лицо царевича перекосилось, глаза засверкали, как у молодого львенка, и он схватился за свой кинжал.