Превращения Арсена Люпена

– Умоляю вас, месье, не пытайтесь отрицать очевидное! Мои утверждения не гипотезы, не сплетни, не логические выводы – это короткое изложение фактов, которые мне известны и мною проверены. Вы потеряли сына на войне, и если мадам де Буа-Верне ежедневно молится на этой святой могиле, то сам я лишился двоих сыновей, и не проходит недели, чтобы я не подошел к арке и мысленно не поговорил с ними. Так вот, вышеописанная сцена произошла прямо рядом со мной. И это я сам услышал ту угрожающую фразу. Тогда я еще ничего не знал из того, что рассказал вам сейчас, но решил, просто из личного интереса, выяснить, кто это осмелился так говорить с дамой и кем была эта особа, которая показалась мне жертвой шантажа.

Граф молчал. Его жена даже не шевельнулась. Сидевший в уголке бывший полицейский агент Эркюль Петигри кивал, слушая министра, – казалось, он одобряет манеру, в которой велся допрос.

Жан Руксваль, следивший за ним уголком глаза, почувствовал себя увереннее. Сейчас клык во рту «специалиста» уже не поблескивал. Следовательно, все шло успешно, и потому министр продолжал, все ближе и ближе подбираясь к сути своего допроса:

– Итак, начиная с того момента обстоятельства продиктовали мне линию поведения в данном деле; позже она несколько изменилась, представив ситуацию в ином свете. Сознательно или невольно, но я непрерывно вспоминал об этом инциденте; он занимал все мои мысли и наконец убедил в необходимости расследования, которое я предпринял, руководясь лишь интуицией, к которой не мог не прислушаться.

В результате вместо того, чтобы увидеть в Максиме Лерьо нынешнего человека, я увидел бывшего солдата. И его прошлое заинтересовало меня куда больше настоящего. Так вот, просматривая его досье, я с первого же взгляда заметил две вещи, которые меня поразили, – название некоего места и дата. Максим Лерьо находился в Вердене, и находился он там в ноябре тысяча девятьсот двадцатого года. Для отца, оплакивающего своих погибших сыновей, это название и эта дата имеют особое значение. А в их сближении есть еще одна важная особенность.

Если мадам де Буа-Верне ежедневно молится под сводами Триумфальной арки и если я прихожу туда, преисполненный того же горького экстаза, то это потому, что накануне 11 ноября тысяча девятьсот двадцатого года, в годовщину перемирия, в подземелье под этим святым памятником прошла самая торжественная из всех траурных церемоний.

Принимая во внимание этот факт, я задумался: чем же объясняется появление под Триумфальной аркой Максима Лерьо, аджюдана стрелков в ноябре тысяча девятьсот двадцатого года? Я тут же навел справки. Это было нетрудно и не заняло много времени. Я расспросил его бывшего батальонного командира, и он предъявил мне текст постановления, подписанного им в указанный период; этот документ пролил свет на события того времени. Водителем одного из восьми похоронных фургонов, которые вывезли с поля боя, с восьми разных участков сражения, восемь неопознанных трупов, один из которых должен был стать Неизвестным Солдатом, был не кто иной, как аджюдан Лерьо.

Жан Руксваль ударил кулаком по папке; его лицо исказилось, и он, с ненавистью глядя на обвиняемого, глухо, раздельно произнес:

– Этим водителем были вы, Максим Лерьо! И в почетном карауле внутри склепа, где произошла эта историческая церемония, опять-таки стояли вы – Максим Лерьо. Ваш героизм, ваша военная доблесть выдвинули вас в число тех, кто удостоился чести находиться там, между оружием и трехцветными знаменами, украшавшими стены подземной часовни. Да, вы были там и, следовательно…

Волнение на миг прервало обвинительную речь Руксваля. Впрочем, нужно ли было объяснять то, что и так уже легко угадывалось? Слушая его, Эркюль Петигри одобрительно кивал, и это подогревало пыл и убежденность министра.

Бывший аджюдан упорно молчал. Подобно тому как войска берут в клещи осажденного врага, слова Руксваля, сперва неуверенные, а затем все более убедительные и непреложные, сразили его противника; такого обвинения он не ожидал. Граф слушая министра, не отводя тревожного взгляда от жены.

Руксваль тихо сказал:

– Доселе я даже самому себе не признавался в смутных сомнениях, которые никогда не смел ясно сформулировать. Мне было страшно, я ничего не хотел знать… и все же искал доказательства. Увы, они оказалась неопровержимыми. Сейчас я оглашу их – в хронологическом порядке и коротко, без комментариев. Они сами скажут за себя при их простом перечислении – все эти факты и деяния, которые имели место. Вот первое: в День Всех Святых[28], а затем третьего, четвертого и пятого ноября аджюдан Лерьо, чью повседневную жизнь мне удалось восстановить день за днем, приходил в уединенный кабачок, где встречался с некими господином и дамой и беседовал с ними до самого ужина.