Претерпевшие до конца. Том 2

– Был у нас здесь один такой настоящий. Важный! Благородный! Честный! Голубая кровь! У нас таких не любят. Поставили его на место однажды, потешились, попользовались в очередь. Думали, вешаться пойдёт от позора. А он, знаешь, так делово к вопросу подошёл! Всякое, говорит, удовольствие требует вознаграждения. Ну, дали ему сгущёнки с хлебом – деловой разговор тут всегда ценят! Умные-то люди быстро смекают, что без чести выжить завсегда проще!

Сергей приподнялся и, надвинувшись на Глиста, прохрипел:

– Врёшь ты всё! И прежде меня сгниёшь! Сгинь с моих глаз, падаль! Сгинь! Сгинь!

Едва тот со змеиной усмешкой ушёл, как он снова свалился на землю: его рвало.

На другой день Сергей уже едва нашёл силы выйти на работу, у него поднялась температура, и всё тело болело. Вечером он попытался выпросить в медпункте больничный, но дежурная медсестра обозвала его симулянтом и даже не дала никаких лекарств.

А ещё днём позже Сергей не удержал тачку, и она покатилась вниз с пригорка, едва не зашибив двух заключённых. Это, разумеется, было расценено, как намеренная диверсия, за которую было назначено наказание – заключение в штрафной изолятор…

Глумление охранников и ледяной чулан, в котором невозможно даже вытянутся во весь рост – это были последние относительно ясные воспоминания Сергея. Дальше память возвращалась к нему лишь изредка, слабыми проблесками. Несколько раз он видел врача, и смутно понимал, что находится в больнице. Однако, понимать что-либо более не хотелось. Сергей постоянно пребывал в забытьи, укрывшись в нём от ужасающей реальности. Впрочем, и это не дало ему покоя, ибо сон рождал кошмары, один страшнее другого… И лишь последнее утешение было оставлено в этом аду: иногда во сне он видел Глинское, видел Таю…

В какой-то день чьи-то грубые руки подняли его и отволокли в ванну, где наскоро вымыли и постригли, а затем одели в чистое бельё и одежду… После этого Сергей очутился в незнакомой комнате и услышал плачущий голос:

– Серёженька, Серёженька, ты слышишь меня? Ты узнаешь меня? Посмотри на меня, родной мой!

Тая… Значит, опять сон… Он не шевельнулся и прикрыл глаза от света, но кто-то с силой встряхнул его, заставив снова открыть их. Перед ним стояла на коленях Тая. Раскрасневшееся лицо её было мокрым от слёз. Она звала его, покрывала поцелуями руки, гладила горячими ладонями его лицо:

– Серёжа, посмотри на меня! Это я! Тая!

– Он не слышит вас… – донёсся чей-то голос.

– Он услышит! – уверенно ответила Тая, не сводя глаз с Сергея. – Он не может не услышать меня!

Сергей задрожал, боясь поверить в реальность видимого, и всё же порывом схватил руку Таи, прошептал отчаянно:

– Тая, Тая, забери меня отсюда! Спаси меня!

Она обхватила его, едва сидящего на жёсткой скамейке, ответила сквозь слёзы:

– Конечно, заберу, родной мой! Я ведь за тобой приехала! Я так долго тебя искала, так долго… Мы сейчас уедем отсюда навсегда, и никто больше не причинит тебе боли, никто, никогда. Ты можешь идти? А?

Идти он не мог. Даже сидеть без опоры не было сил. За спиной Таи появился молодой человек в очках, строгое лицо которого показалось Сергею смутно знакомым. Он испуганно вздрогнул, но Тая крепко стиснула его ледяные ладони:

– Не тревожься! Это Александр Надёжин, сын Алексея Васильевича. Он приехал помочь нам.

В следующий раз Сергей очнулся от порыва холодного ветра. Они шли к проходной. Александр нёс его на руках, а Тая крепко сжимала ладонь, приговаривала:

– Потерпи ещё немного. Теперь всё страшное позади, теперь всё будет хорошо. Александр Алексеевич хороший врач, он поможет тебе, и скоро мы будем дома…

Момент, когда ворота лагеря остались позади, Сергей запомнил. Но даже тогда всё ещё не верилось в возможность чудесного избавления. Неподалёку стояла запряжённая чахлой лошадёнкой телега. Александр сделал знак не менее чахлому вознице и тот, сплюнув папиросу, кивнул. Надёжин осторожно усадил Сергея в повозку, Тая устроилась рядом, укрыла его одеялом поверх надетого тулупа, прижала к груди. Телега тронулась.

– Тая! – тревожно позвал Сергей, приподняв голову и, преодолевая боль и темноту в глазах, пытаясь вглядеться в её лицо.

– Что, Серёженька?

– Это всё правда? Это не сон?..

– Не бойся, мой милый. Сны остались позади и больше не вернутся. А теперь мы будем жить. И больше никогда не разлучимся. Не тревожься больше ни о чём. Оставь все тревоги мне и набирайся сил.

Её горячие губы коснулись его лба, щёк, и он почувствовал, как неудержимым потоком хлынули из глаз слёзы…

Глава 11. Одиночество

А проклянешь судьбу свою,

Ударит стыд железной лапою,-

Вернись ко мне. Я боль твою

Последней нежностью закапаю.

Она плывет, как лунный дым,

Над нашей молодостью скошенной

К вишневым хуторам моим,

К тебе, грехами запорошенной.

Ни правых, ни виновных нет

В любви, замученной нечаянно.

Ты знаешь… я на твой портрет

Крещусь с молитвой неприкаянной.²⁰

От этих строф судорогой перехватило горло, и Аглая долго стояла, прислонившись к стене, и, лишь когда внизу хлопнула дверь парадной, поспешно сбежала по лестнице, кивнув поднимавшемуся соседу.