Претерпевшие до конца. Том 2

Катя ревела в голос, но не посмела препятствовать изгнанию младшего сына. Игнат же не мешал ей проститься с ним и в последний раз благословить. Сам он лишь в окно видел, как Севка разбитной походкой, дымя цигаркой, удалялся прочь от родительского крова, чтобы никогда не вернуться под него.

Это был тяжёлый удар, и вскоре после него Игнат стал ощущать приступы странного недомогания. В последнее время он всё чаще задумывался о близости смерти, переживал, как останутся без него Катя с Валей. Лишь бы с Матвеем ничего не случилось – уж он-то сумеет позаботиться о матери и сестре. Не оставит и Аглаша… Горевал Игнат и о Сергее, от которого давно не было вестей. Лагерный срок его должен был уже истечь. Неужто продлили? Или… не дождался?..

А ещё вспоминалась внучка – Василиса, Любашина дочка. Три года он ничего не знал о ней, наказав Наталье Терентьевне не писать ему во избежание риска. А так хотелось хоть раз ещё, хоть одним глазком глянуть на кровиночку!

Этой ночью у него снова шла горлом кровь, и, как ни ослаблен был, а решился – в последний раз обозреть родные края, последний раз посмотреть на подрастающую внучку, а там пусть и отпевают с миром.

Кате Игнат ничего не сказал о своих намерениях, понимая, что жена не только не одобрит такого риска, но, пожалуй, употребит все средства, чтобы его не отпустить. Поэтому отправился чуть свет, не будя её, а только оставив записку с обещанием возвратиться денька через два.

Далёк был путь, и холодело сердце в волнении: какими-то найдёт родные края? Благополучна ли Наташа и девочка?

Сойдя с поезда, Игнат некоторое время насторожённо озирался, боясь встретить у станции кого-нибудь из прежних односельчан. Нанимать подводу было опасно, но необходимо. Однако, старику возчику он наказал везти себя в другое село, расположенное в нескольких верстах от нужного. Эти вёрсты Игнат преодолевал уже пешком, к тому сделав порядочный крюк через лес, чтобы не идти через деревни, привлекая подозрительное внимание.

Когда Игнат добрался до места, уже стемнело, но он ещё какое-то время отсиживался в близлежащем перелеске, дожидаясь, когда деревня затихнет.

В родном дворе никто не встретил его, как бывало, приветливым поскуливанием. Не осталось даже будки, в которой некогда жил Бушуй. Игнат опасливо заглянул в окно и с облегчением перевёл дух: за столом, склонившись над ворохом книг, сидела Наталья Терентьевна.

Дверь оказалась символически заперта на задвижку, которую Игнат по старой памяти легко отодвинул и бесшумно вошёл в дом. Здесь практически ничего не изменилось с той ночи, как ему пришлось бежать из родных стен. Медленно, то и дело касаясь знакомых предметов, он прошёл в комнату и негромко позвал:

– Здравствуй, Наташенька!

Так перепугалась бедняжка, что едва не опрокинула лампу, а, узнав Игната, осела на стул, сплеснула руками:

– Игнат Матвеич, миленький, да зачем же вы здесь? Ведь опасно вам!

– Не бойся, Наташенька, я поутру уеду. Прости, я знаю, что не должен был приезжать, но не удержался… Проститься хотел. С тобой, с Васей, со всем здесь…

– Проститься? – близорукие глаза под очками влажно заблестели. – Почему… проститься?

– Потому что старый я, дочка, – Игнат устало опустился на край высокой кровати, поскрёб бороду. – Любушку мне уже не обнять. Должно, и Серёжку… Хоть на Васеньку взглянуть. Как она? Здорова ли?

– Здорова, – кивнула Наташа. – Уже вовсю разговаривает и даже немного читает.

– Стихи знает? Я очень любил, когда ты их читала. Мои лоботрясы позабыли всё…

– Знает некоторые… Пушкина, Некрасова… Мы много с ней читаем.

– А… Евангелие? Читали ли?

Наталья Терентьевна смутилась:

– Ещё нет… Вы же понимаете, она ребёнок: если где-то скажет, то беда будет.

– Да, конечно… – Игнат вздохнул. – Ничего. Главное, чтобы в душе Бог был, совесть была, а прочее придёт, если на то Его воля будет. Можно мне взглянуть на неё? Будить её не надо. Не надо, чтобы она вообще знала, что кто-то приезжал. Мне бы только взглянуть…

– Конечно, – Наташа легко поднялась и провела Игната в смежную комнатку, в которой сладким детским сном спала Василиса.

Наталья Терентьевна оставила его с внучкой, а сама пошла ставить самовар и собирать на стол нехитрое угощение. Игнат долго сидел на краю постели девочки, осторожно гладя её по голове, с удовольствием отмечая, как похожа она на мать, на Любушку. Как жаль, что нельзя разбудить её! Потетешкать, покачать на колене, как Любушку бывало, послушать, как читает она какой-нибудь стих… Да просто к груди прижать и расцеловать в обе щёки! Нет, нет, опасно… Девочка мала, и может сказать кому-нибудь о ночном госте – и тогда беды не миновать.

Благословив и чмокнув в головку Васю, Игнат вернулся к Наташе, бегло глянул на её стол. На нём лежали совершенно одинаковые учебники, валялась искромсанная бумага.

– Чем это ты занимаешься, Наташенька?

– Заклеиваю врагов народа, – уныло ответила Наталья Терентьевна.

– Как это?