Преступление, искупление и Голливуд

Если ты ходишь голым по двору в Беверли-Хиллз или на пляже в Сан-Тропе, то ты загораешь. Но если ты щеголяешь в чем мать родила на заднем дворе в Пакоиме, то ты просто гуляешь голышом. Приехав домой, я увидел Гилберта и девчонку – голожопых и под жестким кайфом. Я попытался вернуть Гилберта с небес на землю.

– Слушай, Гилберт, давай я отвезу тебя на детокс в «Дом милосердия».

«Дом милосердия» стал первым реабилитационным центром в Сан-Фернандо, основал его Билл Бек, который первым начал оказывать наркоманам медицинскую помощь.

– Ты нарушаешь условия своего освобождения и если не слезешь с дури…

Тут в разговор влезла девчонка. До этого она молча сидела с сиськами наружу, скрипела зубами и почесывала задницу, а тут внезапно ожила:

– А женщин они принимают?

– Тише-тише, – я приложил пальцы к губам. – Я разговариваю с дядей. Помолчи, – я снова повернулся к Гилберту. – Если тебя запалят, то вызовут копов. У тебя возьмут анализы и…

Девчонка снова попыталась влезть в разговор, и тут уж я огрызнулся:

– Заткнись! Я говорю с дядей. Ему нужна реабилитация, иначе офицер по досрочному опять его загребет.

– Гилберт, оденься, мать твою, и принеси бабе полотенце. Нам надо идти.

– Хрен знает, – пробормотал он. – Газировку хочу.

Гребаная газировка.

Гилберт вернулся, сжимая в одной руке банку лимонада, а в другой – свои яйца.

– Гилберт, в «Доме милосердия» для тебя найдется место, но надо действовать сейчас. Готов ехать?

– Не-не, в жопу. Не хочу никуда.

– Я хочу! – встряла та телка. – Возьмешь меня?

Она хоть и была под кайфом, но говорила серьезно. Это застало меня врасплох.

Тут задумался и Гилберт. Ситуация была так себе, но я дипломатично ответил:

– Поедем все вместе.

– Ну, если она в деле, то и я тоже, – решился Гилберт.

Я нашел им обоим одежду и отвез в «Дом милосердия». На следующий день Гилберт сбежал оттуда с какой-то супергангстершей по имени Рэйчел Сильвас. Они провернули несколько ограблений, из-за которых Гилберт опять угодил за решетку. Рэйчел какое-то время была в бегах, но теперь живет неплохой жизнью. А вот голая девка с заднего двора прижилась в «Доме», и я потом несколько лет постоянно видел ее на собраниях. Она всегда была трезвой, помогала женщинам-новичкам бросить плохие привычки, и дела у нее шли неплохо.

У меня не получилось вытащить Гилберта, и в итоге он попал в «Фолсом». В то время эта тюрьма была королевой в Калифорнии. Именно в то время у сына моего дяди, Гилберта-младшего, начались серьезные проблемы. Отец мотал срок, а мать просто не могла совладать с сыном.

В шесть лет его загребли в первый раз, когда он вломился в кабинет стоматолога и украл оттуда все золото. Помню, как увидел в его комнате золотые зубы и стоматологическое оборудование и не мог понять, где он все это достал. Даже я со своим воровским прошлым не мог поверить, что такой юнец мог провернуть ограбление. Оказалось, мог.

Я хорошо знал этот порочный круг. И я, и его отец не раз в нем застревали. Остальные мои дяди и кузены тоже оказались в ловушке деструктивного мачизма[40]. Мы носили имя Трехо и волей-неволей ему соответствовали.

Когда мне было четыре или пять, мои тетушки и кузены обожали меня. Они обращались со мной, как с куклой, наряжали, красили и заплетали волосы. Мы были всего лишь детьми, и все это казалось нам невинными шалостями.

Однажды в комнату девочек зашел дядя Руди, увидел меня в платье и чуть с ума не сошел.

– Какого хрена вы творите?! – накинулся он на моих тетушек, а потом с крайним отвращением принялся оттирать мне лицо от косметики. Для него, как для настоящего мексиканца, это было худшим кошмаром.

– Господи, спаси!

Он развернулся, чтобы уйти, но на полпути остановился и бросил нам через плечо:

– Умойте его от этого дерьма!

Мы, Трехо, должны были оставаться мужественными в любой ситуации, все время. Однажды в начальной школе «Элизиан Хайтс» учителя собрали всех учеников на общий танец «Хоки-поки». Уже тогда я был настолько пропитан мачизмом отца и его братьев, что отказался участвовать. За это меня отправили домой. Когда отец вернулся с работы, мать рассказала о проблемах в школе. Отец потребовал рассказать, что я натворил, и я честно ответил, что не захотел танцевать «Хоки-поки». Он не понял, о чем я, пока я не показал ему движения.

– Правое бедро вверх, правое бедро вниз…

Тут отец вскочил с дивана и даже выключил телик.

– И вот этой херне вас учат в школе?

На следующий день отец сам отвез меня в школу и потребовал встречи с директором, мистером Бруксом. Я ждал в приемной и слышал, как он орет за дверью:

– Я отправлял сына в школу не для того, чтобы его учили крутить задом! Он мужчина!

Больше меня никогда не заставляли танцевать «Хоки-поки».

Если я делал что-то немужественное в присутствии отца или дядей, меня называли девчонкой. Это было унизительно. Меня науськивали ненавидеть все, что связано с женственностью. Этот урок я усвоил слишком хорошо.