Преступление, искупление и Голливуд

Когда он вышел, я лег обратно на кровать, думая: «Какого хрена? Какого черта я натворил?».

После этого случая мы все изменились – и отец, и я, и мать. Я замечал, как она смотрит на меня. Она как будто молча спрашивала: «Что ты знаешь?». А я мысленно задавал ей встречный вопрос: «Что ты скрываешь?».

Спустя примерно год после этого кошмара мать приготовила мне мой любимый перекус – окру, поставила тарелку на стол и спросила:

– Зачем ты соврал, что к нам заходил дядя Дэвид?

Она заглянула мне в глаза и повторила вопрос снова.

Я уставился в тарелку. Я не мог посмотреть на мать, перехотел есть, мне хотелось просто провалиться под землю.

– Не знаю, – выдавил я. – Наверное, я просто плохой.

Я брал на себя ответственность за то, чего не делал и даже не понимал. Я еще не знал, что такое интрижка. Не понимал, чем занимались мать и дядя, но почему-то оба моих родителя винили меня за это.

Она улыбнулась.

– Кушай, кушай.

Она одновременно заботилась обо мне и манипулировала мной.

С того самого дня я возненавидел окру.

Всю мою жизнь я рассказывал людям одну и ту же историю о матери. Она была святой. Она заботилась обо мне, когда я был маленький, стирала мою грязную одежду, писала мне письма в тюрьму. Я всегда говорил, что она была простой, любила телесериалы и не знала, чем я зарабатываю на жизнь, пока однажды, на пороге моего пятидесятилетия, я не засветился в качестве приглашенной звезды в сериале «Главный госпиталь». Потом я снялся в паре эпизодов «Молодых и беспокойных», и друзья моей матери обзвонились в наш дом. Хвастаться, что твой сын актер – это одно дело, а своими глазами видеть его в мыльной опере – совсем другое.

– Ох, сыночек, – щебетала она. – Ты же звезда!

Вот что я рассказывал о своей матери. На самом деле я никогда не верил, что она заботилась обо мне из любви. Скорее, она воспринимала все это как свою работу. Мой отец поэтому на ней и женился – просто чтобы она за мной присматривала. Я никогда не чувствовал себя любимым. Мать наполняла наш дом холодом.

Говорят, о человеке можно судить по его секретам.

Интрижка матери с дядей Дэвидом длилась почти тридцать лет. Она поломала жизни многих людей. Двое умерли молодыми. Мой отец – один из них, вторая – его сестра Лобби, жена дяди Дэвида. Когда они с Дэвидом разошлись, она так и не оправилась. Эта интрижка сломала мою семью, а на мне самом оставила неизгладимый след. Мое отношение к женщинам пошатнулось, и больше я никогда им не доверял.

Я понял, что женщины хотят подцепить мужика на крючок, поэтому я должен успеть сделать это первым. Я не был с ними жестоким, но вел себя пренебрежительно. Если какая-то цыпа претендовала на роль моей старушки, ей приходилось мириться с другими женщинами в моей жизни. Ее чувства при этом меня не волновали. В своем доме я был единственным человеком с правом на эмоции, совсем как мой отец. Если кто-то и мог врать, это был я. Если кто-то мог изменять, то я один. Если кто-то хотел обдурить партнера, я делал это первым.

Думаю, отношения матери и дяди Дэвида так хреново повлияли на меня, потому что наглядно показали: даже если запереть женщину в доме и забрать у нее ключи от машины, как делал мой отец, она все равно добьется своего. В то время я не понимал, что глупо обвинять в этом мать, ведь она жила, как прислуга при тиране. У меня ушли годы на то, чтобы это осознать, но тогда я ушел в режим самозащиты, и каждая женщина на моем пути платила за детскую обиду.

Последняя соломинка сломалась в Дебби, когда у нас остановилась ее подружка-наркоманка. Однажды ночью мы с ней смотрели телевизор и переспали. Я поступил ужасно, измена впервые произошла под нашей общей крышей.

Подружке стало стыдно, и она обо всем рассказала Дебби. Она только недавно пришла в программу реабилитации, поэтому, видимо, еще не дошла до этапа «не нужно заглаживать вину перед тем, кого это может травмировать».

Дебби была сломлена. Она собрала вещи, пока меня не было дома, переехала к родителям, и все закончилось. В тот вечер я вернулся в полупустой дом. Я открыл комод, где она хранила рисунки с нами. Именно тогда я по-настоящему понял, какой невероятной она была, и что сам я вел себя как мудак. Ни до, ни после никто не любил меня так преданно, как Дебби. Она никогда не злилась на меня, в ней не было жажды конфликта. Когда Дебби видела меня, ее глаза загорались, она смеялась. А я взял и растоптал ее невинную любовь. Я понял, что, изменив ей под нашей общей крышей, поступил точно так же, как моя мать. Я каждый день молился, чтобы Бог помог Дебби найти кого-то лучше, кто подарит ей любовь, которой она заслуживает.

Больше я ее не видел.

Глава 11. Имя Трехо, 1975

Я разрушал свою личную жизнь, но для всех остальных оставался решалой. Поэтому именно мне позвонил один из кузенов, когда Гилберт завалился на задний двор дома моих родителей с какой-то голой девицей.