Преступление, искупление и Голливуд

– Не, – отмахнулся я. – Я справлюсь.

Пациентом был чувак, с которым я как-то сидел. Он с удивлением на меня посмотрел.

– Какого черта это было?

– За федерала меня принял, – ответил я, и мы поржали.

Тогда же Билл Уилсон и Норм представили меня доктору Дорру, который управлял «Западной тихоокеанской медицинской корпорацией». Доктор Дорр открыл свою первую метадоновую реабилитационную клинику в Глендейле и хотел, чтобы я работал с ним. У меня не было никаких рекомендаций, но оказалось, что они никому и не нужны. В 70—80-е годы людей больше интересовали результаты твоей работы, а не формальные бумажки. Мы помогали зависимым слезть с иглы, и только это имело значение.

Я продал свою долю в компании по покосу газонов Дэнни Левитоффу и посвятил все свое время реабилитационной работе. Я выходил на улицы и разговаривал со знакомыми барыгами. Многие их клиенты были бездомными и жаловались, что у них нет денег на дозу. Самых жалких дилеры отправляли ко мне. Один барыга навел меня на дом потенциальных пациентов, и там я нашел двух чуваков – Малыша Джо и Томми Эндрюса, которых когда-то знал. Они дремали прямо на пороге, из вен на руках торчали шприцы. Я их разбудил.

– Встаем и вперед! – приказал я.

– Куда?

– В больничку, землячок.

– Ладно, Дэнни. Дай только еще разок ширнусь, – Томми зашарил по порогу в поисках шприца.

– Он у тебя в руке.

– Ох, черт, точно! Ты прав.

Глава 10. Одна дома, 1975—76

Хоть я и помогал людям, херовым мужем от этого быть не переставал. Я оправдывал себя тем, что делаю добро для других и поэтому могу быть эгоистом в личной жизни. Дебби вытащила короткую спичку. Длинные я оставил для других женщин, которые ждали меня по всему городу. Две жили вместе в квартире на бульваре Ван-Нэйс. Они с удовольствием делили меня между собой и заботились обо мне. Если нам нужны были деньги, они танцевали голяком в клубах Окснарда и приносили домой полные карманы налички. Я жил двойной жизнью, следуя принципу «Одна баба дома, одна на улице». Только в моем случае на улице меня ждали не меньше трех-четырех цыпочек.

Мое недостойное обращение с женщинами не имело отношения к мизогинии. Его корни уходили в нечто более темное и жуткое, в семейную тайну, которую я носил с собой с семилетнего возраста. Однажды после школы я сидел дома со своей собакой Хоппи, когда к нам пришел мой дядя Дэвид. Мать попросила меня поиграть с Хоппи на улице. Мы с псом вышли на лужайку, мать закрыла все окна и опустила жалюзи. Я не понимал, что происходит в доме, но это показалось мне странным.

Мама и дядя Дэвид провели внутри целую вечность. Я был совсем наивным и думал, что все это время они готовят для меня подарок.

Спустя минут сорок пять дядя Дэвид вышел из дома и, не глядя на меня, направился к своей машине. Мать подняла жалюзи и тоже вышла на порог. А потом она сделала кое-что очень странное – вернулась внутрь, вынесла фотоаппарат и сфотографировала нас с Хоппи. До этого она никогда меня не снимала. Потом мать вернулась в дом и стала готовить ужин для отца. На той фотографии навсегда запечатлена фальшивая радость на моем лице.

Пару недель спустя мать уехала в Мексику навестить семью. Пока ее не было, мы с отцом управлялись по хозяйству. Батя всегда хорошо ладил со всеми детьми, кроме меня. Он мог быть веселым и щедрым, мастерски умел щекотать и постоянно играл в «Найди четвертак» с соседскими детьми, пока я смотрел на все это со стороны и думал: «Какого хрена он никогда не вытаскивал четвертак у меня из уха?». Однажды он привел домой пацана по имени Берни, его отец был пьяницей, который целыми днями шатался по улицам. Я возненавидел этого Берни. К счастью, он остался у нас всего на одну ночь, а на следующий день запросился домой. Я злился, что со мной отец ведет себя по-другому, и жутко ревновал. Но во время отъезда матери его как подменили. Мы стали настоящими друзьями. Мы вместе смотрели вестерны и ездили за тако. Как-то он сказал:

– Поедем в гости к Лобби и Дэвиду в субботу и будем готовить карне[39].

Я невинно ляпнул, что дядя Дэвид заходил к нам на днях, когда отец был на работе.

– Что?

– Им с мамой надо было обсудить что-то важное, поэтому она отправила меня играть на лужайку.

Отец ничего не ответил, его лицо осталось абсолютно спокойным. А потом вернулась мать.

Я проснулся от криков.

– Что Дэвид тут забыл?

– Он врет! Я не знаю, зачем он это делает!

Отец пинком открыл дверь в мою комнату и затащил внутрь мать. Потом он схватил меня за горло и врезал кулаком мне в лицо.

– Повтори, что ты рассказал мне о Дэвиде!

Я никогда не видел отца таким злющим. Его трясло от ярости. Я застыл. Мать упала на колени с плачем:

– Зачем ты соврал, Дэнни? Пожалуйста! Зачем лгать?

Я понимал, что отец убьет меня, если я скажу что-то не то. Но если скажу правду, то он убьет мать. Что бы я ни сказал тогда, лучше бы не стало, поэтому я решил защитить маму.

– Я соврал.

Отец снова занес кулак для удара.

– Соврешь еще раз, и я тебя убью.