Преступление, искупление и Голливуд

В медовый месяц мы отправились в Палм-Спрингс. Родители Дебби помогли нам купить наш первый дом в Арлете на Осборн-Стрит. Мы отремонтировали его и превратили в уютное гнездышко. Но от некоторых привычек оказалось сложно избавиться. В окружении, где я вырос, неверность была обычным делом. Есть такая поговорка: «Одна в доме, одна на улице». Мексиканская культура научила меня тому, что каждая женщина – это Дева Мария. Женщины способны рожать детей, а значит – творят чудеса, но это единственное, на что они годны. Я не горжусь этим, но за неимением лучшего примера я перенял этот образ мышления. У всех мужчин, которых я знал с детства, была жена дома и любовница за его пределами, и я не стал исключением. Женщины были повсюду: на встречах, на работе, в магазинах. Многих из них кольцо на моем безымянном пальце не останавливало, а притягивало, как магнит. У меня были возможности изменять направо и налево, и я пользовался каждой из них.

Дебби мирилась с моей неверностью и закрывала на нее глаза. Она смеялась над женщинами, которые звонили нам домой, но ей не хватало смелости приструнить меня. Я не думал о том, как она себя при этом чувствует. Мои мысли занимали деньги и работа.

Глава 9. Старая ярость, 1972

Работу на Карлисси я бросил. Фрэнк Руссо хотел свести меня с кем-нибудь из бывших зэков, кто живет неподалеку, чтобы у меня была поддержка на пути трезвости.

– Дэнни, ты слишком сильно увяз, я с тобой не справляюсь, – печалился Фрэнк.

В чем-то он был прав, я и правда нуждался в спонсоре посерьезнее.

С особым уважением заключенные – бывшие и настоящие относятся к людям, которые отмотали длиннющие сроки в таких легендарных тюрьмах, как «Сан-Квентин» и «Фолсом». Сэм Харди, огромный деревенский увалень из Луизианы, был одним из таких мужиков. Он отсидел пятнашку за убийство, всегда очень медленно говорил и при этом жевал не меньше килограмма жвачки. Когда я спросил, как он попал в тюрьму, тот степенно ответил:

– Видишь ли, Дэнни, у меня возникло недопонимание с двумя джентльменами. Одного я убил, а второго покалечил.

Сэм нанял меня в собственную компанию по продаже инструментов. В первый рабочий день я надел костюм, подъехал к гаражному кооперативу и спросил у работяг, можно ли поговорить с менеджером. Я показал инструменты, красочно описал, как они хороши, и назвал цену – тридцать баксов, после чего меня послали.

Работа не заладилась. Меня, источающего дух торгаша, видели издалека и прогоняли, не давая возможности открыть рот. Проработав так пару дней, я решил сменить подход. Надел белую футболку, длинное черное кожаное пальто, «левайсы» в заклепках и начищенные до блеска темные ботинки. К гаражам я заворачивал из подворотни и свистел. Меня тут же замечал менеджер:

– Есть чего?

Я кивал на свою тачку и открывал багажник.

– Вот эти инструменты, землячок.

– Выглядят неплохо.

– Они реально хороши.

– Сколько?

– Сорок.

– Беру.

Честного человека нельзя обмануть, а у всех этих засранцев была своя червоточинка. Когда меня спрашивали, дам ли я чек, я только усмехался:

– Да брось, землячок. Разве похоже, что я таскаю с собой чеки?

Мы смеялись и расходились, довольные друг другом.

Когда я кинул на кухонный стол Сэма восемьсот баксов, заработанных за день, он не поверил своим глазам.

– Ты как это сделал?

– Выдал за краденое.

– Черт возьми. Нам придется оформить чеки на все эти продажи, но комиссионные у тебя будут огромные.

У Сэма здорово получалось сбивать мои приступы ярости, которые часто случались в первые годы после моей отсидки.

Еще в детстве я научился превращать свой стыд в ярость, все уроки по управлению гневом мне преподавал Гилберт, а это все равно что учиться у великана ходить на цыпочках. Как-то раз, когда я вернулся из природоохранного лагеря, мы с ним сидели в баре «Куколка» с двумя дамочками постарше. Гилберт вышел за сигаретами, и тут на нас троих буквально рухнул огромный пьяный работяга. Он втиснулся между нами, встал ко мне спиной и начал трещать с девчонками. Они тут же ему заулыбались.

Я попросил его отвалить.

– Ну и че ты сделаешь, мудак? – огрызнулся он.

– Давай выйдем, – предложил я.

Я прошел в туалет, он – за мной. В помещение вели распашные двери, и как только он прошел через них, я завалил его быстрой комбинацией, а потом избил, как мешок с дерьмом. Он лежал на полу без сознания, но я еще был адски зол, поэтому обоссал его.

За этим меня и застал Гилберт. Он покачал головой и сказал:

– Дэнни, можно избить кого-то, и тебе спустят это с рук, но нельзя унижать соперника. Если унизишь, он будет мечтать о мести до самой смерти.

Когда мы вышли из бара, я проковылял мимо какого-то «кадиллака», и тут из него высунулся парень. Потом я услышал хлопок, и ночь перестала быть томной.

Я почувствовал, как что-то врезалось мне в грудь, и упал. «Кадиллак» тут же сорвался с места.

– Ты в порядке? – подбежал Гилберт.

Я был готов поклясться, что меня подстрелили, но с ног меня сбил всего лишь шок.

– Гилберт, надо валить.

– Что такое?

– Я обоссался, – ответил я.

Гилберт помог мне добраться до машины, мы сели и начали ржать в голос.