Преступление и наказание, Часть 4

And my eyes have only now been opened!	И только теперь открылись глаза мои!
I see myself that I may have acted very, very recklessly in disregarding the universal verdict...."	Вижу сам, что, может быть, весьма и весьма поступил опрометчиво, пренебрегая общественным голосом...
"Does the fellow want his head smashed?" cried Razumihin, jumping up.	- Да он о двух головах, что ли! - крикнул Разумихин, вскакивая со стула и уже готовясь расправиться.
"You are a mean and spiteful man!" cried Dounia.	- Низкий вы и злой человек! - сказала Дуня.
"Not a word!	- Ни слова!
Not a movement!" cried Raskolnikov, holding Razumihin back; then going close up to Luzhin,	Ни жеста! - вскрикнул Раскольников, удерживая Разумихина; затем, подойдя чуть не в упор к Лужину:
"Kindly leave the room!" he said quietly and distinctly, "and not a word more or..."	- Извольте выйти вон! - сказал он тихо и раздельно, - и ни слова более, иначе...
Pyotr Petrovitch gazed at him for some seconds with a pale face that worked with anger, then he turned, went out, and rarely has any man carried away in his heart such vindictive hatred as he felt against Raskolnikov.	Петр Петрович несколько секунд смотрел на него с бледным и искривленным от злости лицом, затем повернулся, вышел, и уж, конечно, редко кто-нибудь уносил на кого в своем сердце столько злобной ненависти, как этот человек на Раскольникова.
Him, and him alone, he blamed for everything.	Его, и его одного, он обвинял во всем.
It is noteworthy that as he went downstairs he still imagined that his case was perhaps not utterly lost, and that, so far as the ladies were concerned, all might "very well indeed" be set right again.	Замечательно, что, уже спускаясь с лестницы, он все еще воображал, что дело еще, может быть, совсем не потеряно и, что касается одних дам, даже "весьма и весьма" поправимое.
CHAPTER III	III
The fact was that up to the last moment he had never expected such an ending; he had been overbearing to the last degree, never dreaming that two destitute and defenceless women could escape from his control.	Главное дело было в том, что он, до самой последней минуты, никак не ожидал подобной развязки. Он куражился до последней черты, не предполагая даже возможности, что две нищие и беззащитные женщины могут выйти из-под его власти.
This conviction was strengthened by his vanity and conceit, a conceit to the point of fatuity.	Убеждению этому много помогли тщеславие и та степень самоуверенности, которую лучше всего назвать самовлюбленностию.
Pyotr Petrovitch, who had made his way up from insignificance, was morbidly given to self-admiration, had the highest opinion of his intelligence and capacities, and sometimes even gloated in solitude over his image in the glass.	Петр Петрович, пробившись из ничтожества, болезненно привык любоваться собою, высоко ценил свой ум и способности и даже иногда, наедине, любовался своим лицом в зеркале.
But what he loved and valued above all was the money he had amassed by his labour, and by all sorts of devices: that money made him the equal of all who had been his superiors.	Но более всего на свете любил и ценил он, добытые трудом и всякими средствами, свои деньги: они равняли его со всем, что было выше его.