Преступление и наказание, Часть 2

But facts are not everything--at least half the business lies in how you interpret them!"	Да ведь факты не все; по крайней мере, половина дела в том, как с фактами обращаться умеешь!
"Can you interpret them, then?"	- А ты с фактами обращаться умеешь?
"Anyway, one can't hold one's tongue when one has a feeling, a tangible feeling, that one might be a help if only....	- Да ведь нельзя же молчать, когда чувствуешь, ощупом чувствуешь, что вот мог бы делу помочь, кабы...
Eh!	Эх!..
Do you know the details of the case?"	Ты дело-то подробно знаешь?
"I am waiting to hear about the painter."	- Да вот про красильщика жду.
"Oh, yes!	- Да, бишь!
Well, here's the story. Early on the third day after the murder, when they were still dandling Koch and Pestryakov--though they accounted for every step they took and it was as plain as a pikestaff-an unexpected fact turned up.	Ну слушай историю: ровно на третий день после убийства, поутру, когда они там нянчились еще с Кохом да Пестряковым, - хотя те каждый свой шаг доказали: очевидность кричит! - объявляется вдруг самый неожиданный факт.
A peasant called Dushkin, who keeps a dram-shop facing the house, brought to the police office a jeweller's case containing some gold ear-rings, and told a long rigamarole.	Некто крестьянин Душкин, содержатель распивочной, напротив того самого дома, является в контору и приносит ювелирский футляр с золотыми серьгами и рассказывает целую повесть:
'The day before yesterday, just after eight o'clock'--mark the day and the hour!--'a journeyman house-painter, Nikolay, who had been in to see me already that day, brought me this box of gold ear-rings and stones, and asked me to give him two roubles for them. When I asked him where he got them, he said that he picked them up in the street.	"Прибежал-де ко мне повечеру, третьего дня, примерно в начале девятого, - день и час! вникаешь? - работник красильщик, который и до этого ко мне на дню забегал, Миколай, и принес мне ефту коробку с золотыми сережками и с камушками, и просил за них под заклад два рубля, а на мой спрос: где взял? - объявил, что на панели поднял.
I did not ask him anything more.' I am telling you Dushkin's story. 'I gave him a note'--a rouble that is--'for I thought if he did not pawn it with me he would with another. It would all come to the same thing--he'd spend it on drink, so the thing had better be with me.	Больше я его на том не расспрашивал, - это Душкин-то говорит, - а вынес ему билетик -рубль то есть, потомуде думал, что не мне, так другому заложит, все одно - пропьет, а пусть лучше у меня вещь лежит: дальше-де положишь, ближе возьмешь, а объявится что аль слухи пойдут, тут я и преставлю".
The further you hide it the quicker you will find it, and if anything turns up, if I hear any rumours, I'll take it to the police.' Of course, that's all taradiddle; he lies like a horse, for I know this Dushkin, he is a pawnbroker and a receiver of stolen goods, and he did not cheat Nikolay out of a thirty-rouble trinket in order to give it to the police.	Ну, конечно, бабушкин сон рассказывает, врет как лошадь, потому я этого Душкина знаю, сам он закладчик и краденое прячет, и тридцатирублевую вещь не для того, чтоб "приставить", у Миколая подтибрил.
He was simply afraid.	Просто струсил.
But no matter, to return to Dushkin's story.	Ну, да к черту, слушай; продолжает Душкин:
'I've known this peasant, Nikolay Dementyev, from a child; he comes from the same province and district of Zaraisk, we are both Ryazan men.	"А крестьянина ефтова, Миколая Дементьева, знаю сызмалетства, нашей губернии и уезда, Зарайского, потому-де мы сами рязанские.