Преступление и наказание

"And what if I am wrong," he cried suddenly after a moment's thought. "What if man is not really a scoundrel, man in general, I mean, the whole race of mankind--then all the rest is prejudice, simply artificial terrors and there are no barriers and it's all as it should be."	- Ну а коли я соврал, - воскликнул он вдруг невольно, - коли действительно не подлец человек, весь вообще, весь род то есть человеческий, то значит, что остальное все -предрассудки, одни только страхи напущенные, и нет никаких преград, и так тому и следует быть!..
CHAPTER III	III
He waked up late next day after a broken sleep.	Он проснулся на другой день уже поздно, после тревожного сна, но сон подкрепил его.
But his sleep had not refreshed him; he waked up bilious, irritable, ill-tempered, and looked with hatred at his room.	Проснулся он желчный, раздражительный, злой и с ненавистью посмотрел на свою каморку.
It was a tiny cupboard of a room about six paces in length. It had a poverty-stricken appearance with its dusty yellow paper peeling off the walls, and it was so low-pitched that a man of more than average height was ill at ease in it and felt every moment that he would knock his head against the ceiling.	Это была крошечная клетушка, шагов в шесть длиной, имевшая самый жалкий вид с своими желтенькими, пыльными и всюду отставшими от стен обоями, и до того низкая, что чуть-чуть высокому человеку становилось в ней жутко, и все казалось, что вот-вот стукнешься головой о потолок.
The furniture was in keeping with the room: there were three old chairs, rather rickety; a painted table in the corner on which lay a few manuscripts and books; the dust that lay thick upon them showed that they had been long untouched. A big clumsy sofa occupied almost the whole of one wall and half the floor space of the room; it was once covered with chintz, but was now in rags and served Raskolnikov as a bed.	Мебель соответствовала помещению: было три старых стула, не совсем исправных, крашеный стол в углу, на котором лежало несколько тетрадей и книг; уже по тому одному, как они были запылены, видно было, что до них давно уже не касалась ничья рука; и, наконец, неуклюжая большая софа, занимавшая чуть не всю стену и половину ширины всей комнаты, когда-то обитая ситцем, но теперь в лохмотьях и служившая постелью Раскольникову.
Often he went to sleep on it, as he was, without undressing, without sheets, wrapped in his old student's overcoat, with his head on one little pillow, under which he heaped up all the linen he had, clean and dirty, by way of a bolster.	Часто он спал на ней так, как был, не раздеваясь, без простыни, покрываясь своим старым, ветхим, студенческим пальто и с одною маленькою подушкой в головах, под которую подкладывал все, что имел белья, чистого и заношенного, чтобы было повыше изголовье.
A little table stood in front of the sofa.	Перед софой стоял маленький столик.
It would have been difficult to sink to a lower ebb of disorder, but to Raskolnikov in his present state of mind this was positively agreeable.	Трудно было более опуститься и обнеряшиться; но Раскольникову это было даже приятно в его теперешнем состоянии духа.
He had got completely away from everyone, like a tortoise in its shell, and even the sight of a servant girl who had to wait upon him and looked sometimes into his room made him writhe with nervous irritation.	Он решительно ушел от всех, как черепаха в свою скорлупу, и даже лицо служанки, обязанной ему прислуживать и заглядывавшей иногда в его комнату, возбуждало в нем желчь и конвульсии.
He was in the condition that overtakes some monomaniacs entirely concentrated upon one thing.	Так бывает у иных мономанов, слишком на чем-нибудь сосредоточившихся.