Present simple

За это утро я вымоталась. Пришла домой, и отмахнувшись от мамы, которая настойчиво лезла со своим мега-важным мнением по поводу Глеба, рухнула в кровать. Кажется, гульки ранней весной не прошли бесследно – горло начало саднить, да и в целом самочувствие оставляло желать лучшего.

Перевернувшись на спину, я лежала и смотрела в потолок, вспоминая, как Инга в порыве гнева выплевывала слова, адресованные незнакомой мне девушке. А может и знакомой, просто подруга постеснялась признаться. Или побоялась, что я той самой несчастной все расскажу, дабы уберечь от карающей длани сумасшедшей подруги.

Вспоминала горечь, которая проскальзывала в голосе Инги, и чувствовала, как сердце сжимается от жалости. Я привыкла видеть ее сильной, с высоко поднятой головой и гордо расправленными плечами. А утром я словно открыла для себя ее с другой стороны. Сгорбленную, несчастную, с потухшим взглядом… Такую слабую и беззащитную, и в то же время отчаянную.

И мне было страшно. Хоть я сама еще не сталкивалась с глухим отчаянием, которое толкало людей в пропасть, но много слышала о нем. В таком состоянии мы способны на все. Для нас не существует границ, не существует закона и рамок. Мы – сосредоточение ярости, силы и жажды выжить.

Перевернувшись на бок, я провалилась в сон. Он был тяжелым, тягучим, вязким… Обволакивал меня и утаскивал к себе на дно, под темную, непрозрачную водную гладь, в которой таились все самые свирепые и опасные кошмары. Они терзали меня, раздирали душу на кусочки, грозясь уничтожить мой разум, мое подсознание.

Я едва проснулась. Кубарем скатилась с кровати, и стоя на четвереньках, тяжело дышала, словно пыталась восполнить легкие и кровь жизненно необходимым кислородом.

Схватила телефон, который лежал на тумбочке, чтобы посмотреть время, и обнаружила новое сообщение в мессенджере, которым пользовалась для связи с близкими и друзьями. Открыв его, уставилась на размытый файл – фотографию. Нажала «Скачать» и поудобнее устроилась на полу, привалившись спиной к кровати.

Файл загрузился…

Я сжимала смартфон в руках. Губы тряслись, и больше всего мне хотелось шарахнуть как следует этот набор пластика и микросхем об стенку. Словно не веря в то, что я действительно вижу это, я приблизила пальцами изображение и судорожно вдохнула. Нет, ошибки нет и не может быть.

Руки словно зажили своей жизнью. Обида всему виной. Она затуманивала мой разум, и вынуждала немедленно написать этим… предателям все, что я о них думаю.

Я не помнила, как перешла на главный экран и открыла папку с приложениями. Попасть по нужной иконке пальцем удалось не сразу. После нескольких неудачных попыток, я с силой начала стучать по сенсорному экрану ладошкой. И, о чудо, приложение открылось.

Найти Ингу в списке друзей не составило труда – она стояла на втором месте в «Важных», сразу после Глеба. Открыла нашу переписку и удивленно уставилась на надпись, которая высвечивалась вместо привычного поля для ввода сообщений.

«Вы не можете отправить сообщение этому пользователю, поскольку он ограничил круг лиц, которые могут присылать ему сообщения»

А жаль. Очень хотелось бы высказать все, что я думаю о ней.

Снова скользнула взглядом по фотографиям, сделанным в каком-то уютном кафе. Инга сидит рядом с Глебом, преданно заглядывая ему в глаза. А он гладит ее по коленке. И улыбается. Нежно-нежно. Тьфу, аж блевать тянет от их ванильности.

Набрала номер Глеба. Слова обиды просились наружу, и я не могла ничего сделать, чтобы как-то взять себя в руки. Сброс. Даже гудки не пошли. Похоже, я и у него в черном списке. Нет, ну что за трус? Неужели не мог сказать прямо? Неужели я не заслуживала хотя бы грамма честности с его стороны?

Нервы не выдержали. Все-таки швырнула телефон со всей дури об стенку. А после смотрела на крупные уродливые трещины, которые словно паутинка поразили экран. Зажала клавишу включения. Не сработало. Смартфон больше не жилец. Значит туда ему и дорога.

Следующие часы прошли словно в тумане. Сначала я сидела на полу и выла, даже сама не замечая, как до крови закусываю губу, чтобы хоть как-то прийти в себя. Чтобы физическая боль отрезвила. Потом в красках обрисовывала маме, которая на вой прибежала из другой комнаты, свою проблему. Кричала, ругалась, затихала и бессвязно что-то бормотала, пытаясь избавиться от негатива, который стремительно накапливался в груди, и жаждал поглотить меня.

После наступило время затишья. Когда я просто сидела на полу и смотрела в одну точку, пытаясь нащупать зреющее решение. И смириться. Смириться с тем, что близкие мне люди оказались предателями и подлецами. Да и как можно было смириться с таким?

Подскочила с пола и выхватила спортивную сумку из шкафа. Решение принято.

Вещи собирала в спешке, игнорируя внимательный взгляд мамы, которой моя затея не нравилась, ведь она виноватой считала меня. Охренеть, конечно, логика: меня предали, растоптали, унизила, и я еще при этом виновата. Хотя, доля правды есть. Знала же, что не стоит знакомить Глеба с друзьями. Но не смогла предотвратить этого.