Прекрасный инстинкт

— Эй, — он опускает вилку и обращается ко мне, смягчив голос. — Дай мне свою руку. — Он предлагает мне свою раскрытую ладонь, снова положив руку на стол, и я охотно кладу свою руку на его. — Я знаю, что это быстро — ну, не так быстро, как в фильме о проститутке. У нас это заняло втрое больше времени, чем одна неделя, как у них. И круглосуточное проживание вместе в тесном ограниченном пространстве добавляет к этому еще месяц. Мы уже знаем раздражающие привычки друг друга и то, что мы в состоянии жить вместе и быть рядом друг с другом постоянно, верно?

Мои мысли задерживаются на «раздражающих привычках», ведь я вполне уверена, что у меня таких нет. На самом деле, и у него их нет, и это правда.

— Лиззи, я хочу находиться там, где ты. Говоря о склонности преследования… я взял на себя смелость и, учтя местонахождение дома твоего отца для последующих визитов Коннера, и месторасположение моей семьи, выбрал среднюю точку между ними. Это Ричмонд. Население тридцать шесть тысяч человек, прекрасные школы, множество парков и мест для активного отдыха. В общем, славный город для того, чтобы растить семью.

Не могу вздохнуть.

Холодный пот.

Горло сжимается.

Живот скручивает. 

Чью семью он планирует растить? 

— Лиззи, нет уж, мадам, сейчас же посмотри на меня. Большой вдох для меня, — он имитирует движение, — и выдох для себя. Медленно и легко.

— Лучше не становится! — выдавливаю я, задыхаясь от паники.

— Тогда еще раз, вдох для меня, — он снова копирует движение, — и выдох для себя.

Его глаза ищут мои. Несколько минут он ждет, чтобы продолжить говорить. Пока, вероятно, не видит то, что ему было нужно.

— Я всего лишь говорю, если уж ты покупаешь дом, то он мог бы соответствовать твоим долгосрочным потребностям, верно? Переезды — отстой, — он сильнее сжимает мою ладонь, поглаживая большим пальцем место на моем запястье, где бешено бьется пульс. — Ты бы когда-нибудь хотела завести детей, Лиззи? Не завтра, но когда-нибудь?

— Да, несомненно, — я подтверждаю без малейшего колебания.

— Ну, в таком случае, почему бы не планировать это?

Он вопросительно поднимает правую бровь.

— Это неожиданно, и пугает, — практически беззвучно бормочу я, а мои колени стучат под столом как отбойный молоток.

— Ты когда-либо испытывала то, что чувствуешь ко мне? — я отрицательно качаю головой. — Я тоже. Ни к кому, даже стоя на одном колене по неправильным причинам. За всю жизнь мое сердце не билось и вполовину так же быстро, не было никакого огня в моем животе. Но с тобой — это словно бушующий пожар, каждая частичка меня загорается, оживает и пробуждается. Я не могу дождаться, когда проснусь утром, чтобы провести целый день с тобой. Три недели, три часа — я по-прежнему буду чувствовать это через тридцать три года. Я знаю это так же хорошо, как то, что где-то каждый день всегда будут падать звезды, и всегда будет идти дождь.

— Но, — я практически не говорю это, ощущая себя заезженной пластинкой, — не прошло и месяца, как ты был помолвлен.

— Я не просил тебя выйти за меня замуж. Я попросил попробовать жить вместе или, по крайней мере, рядом. Пусть это будет дом, квартира, домик на дереве, коробка в проулке, Аляска, Новая Гвинея. Мне все равно. Эй, — он щелкает. — Мы могли бы жить в палатке и рассказывать истории о привидениях, о чем ты так мечтала. Все, что угодно, детка, только дай этому шанс.

Я дарю ему свою лучшую умиротворяющую улыбку.

— Я подумаю насчет этого.

— Сделай это.

Его голова совсем немного опускается, когда свет потухает в его обычно живых глазах.

Мы заканчиваем есть в напряженной неловкой тишине. Он выпускает мою ладонь и, когда мы выходим, больше не берет меня за руку.

Клуб Сарка набит под завязку. Для моего приятеля эта ночь, несомненно, будет прибыльной. И когда Лиззи выбивает из меня дух своим исполнением «When You’re Gone» группы Cranberries, как и ширинка, резко ставшая тесной, то странно, что я еще в состоянии поднять глаза и среди массы тел в зале заметить… Рути, сидящую и играющую в «семью» с моей семьей. Я задаюсь вопросом, знает ли Лиззи, как кто-либо из них выглядит. На меня накатывает волна тошноты.

 Бегло смотрю на свою сирену, но это ничего мне не дает. После нашего небольшого разговора ее выражение лица представляет собой смесь напряженности и ужаса. Я понятия не имею: она знает, кто они такие и что находятся тут, или это отголоски нашей беседы?

— Спасибо, — еле слышно и нерешительно произносит она в конце песни. — Следующая — это классика, и мой голос не совсем подходит, чтобы исполнить ее, — шутит она, наклонив голову за секунду до того, как закончить. — Даже не уверена, знают ли эту песню мои мальчики, но в любом случае я собираюсь спеть ее. Что ж, начнем.

Ее голос начинает петь, а капелла, и он звучит так ранимо.

— Лежу рядом с тобой…