Прекрасный инстинкт

«Прекрасный инстинкт» С. Э. Холл

Автор: С. Э. Холл

Название: «Прекрасный инстинкт»

Переводчик: Даша Г (пр – 5гл), Ирина Ч (с 6гл)

Редактор: Лена В

Вычитка: Надежда Е, Lisi4ka

Обложка: Pandora

Оформление: Lisi4ka

— Сегодня мы собрались здесь, чтобы оплакать смерть и прославить жизнь Анны Кристины Кармайкл. Она была...

Резкий удар локтем в живот пугает меня, вызывая боль, отдающуюся вверх по телу.

— Коннер, — шепчу я в предупреждении, сжимая его бедро. — Сиди. Неподвижно.

Его большие, кристально голубые глаза расширяются от удивления. Мой резкий тон, очевидно, его напугал. И настолько сильно, что слезы начинают скапливаться в его глазах, и я мгновенно жалею о своем поступке. Я вздрагиваю, ненавидя, что причинила ему боль, на самом деле ненавидя даже наше пребывание здесь и собственные слезы. Но, чёрт, мы должны пройти через эти похороны с высоко поднятой головой. Она бы хотела этого.

— Может, вывести его на открытый воздух на какое-то время? — шепчет мне на ухо Джаред, сидящий слева от меня и сжимающий мою липкую, безжизненную руку.

Джаред Фостер. Что бы я делала без его непоколебимой, безусловной дружбы? Вместе с его братом Реттом и моим, Коннером, у меня есть три самые важные и теперь единственные причины жить и быть сильной. Их мне более чем достаточно и, наверное, они лучше того, что я заслуживаю. Я отвечаю ему быстрым покачиванием головы и благодарной улыбкой, а затем наклоняюсь вперед, чтобы схватить брошюру, оставшуюся с прошлой недели, и маленький карандаш из коробки со спинки передней скамьи.

— Держи, приятель, — я подталкиваю Коннера локтем, демонстрируя соответствующее давление. — Нарисуй мне картину.

Я протягиваю ему эти инструменты для отвлечения и шепчу.

— Прости. Я люблю тебя.

Его губы, слегка надутые из-за моего замечания, распрямляются в непосредственной детской улыбке, которая немного избавляет меня от чувства вины. Вот бы найти что-нибудь, способное также отвлечь и меня. Мне нужен собственный чудесный мини-карандаш, позволяющий забыть, где я и почему я здесь. Но нет, я абсолютно точно осознаю, где я, чувствую удушливый, застоявшийся воздух, едкий запах старых денег и обмана.

— Я нарисую маму, ладно? — этот внезапный вопрос заглушает бормотание пастора, и теперь все смотрят на него осуждающими взглядами, самый суровый из которых принадлежит нашему отцу. Уважаемому члену совета, обернувшемуся со своего места перед нами, хмуро смотрящему исподлобья.

Я поднимаю руку с указательным пальцем, опущенным вниз, и вращаю им по кругу, молча побуждая старика развернуться к чертям на место, а затем, используя ту же руку, но другой палец, с недовольством машу им его личному помощнику. Да, пафосная, распутная секретарша сопровождала отца на похороны моей матери, так что задумчиво растирала его спину всю службу. И ни один взрослый человек в этой переполненной комнате испорченных выскочек не имеет ни капли смелости для того, чтобы сказать пару слов об этом. Или, возможно, спросить, почему дети погибшей Анны Кармайкл, женщины, о которой вы должны были беспокоиться хотя бы чуть-чуть, раз уж вы здесь, сидят во втором ряду за кусками задниц? Я бы назвала их всех трусами, но трусость означает отсутствие мужества, чтобы противостоять тому, что вы считаете неправильным. Это слишком щедрый комплимент для тех, кем они являются на самом деле — пустыми, запрограммированными сосудами чистого зла, больше не способными отличить хорошее от плохого.

— Да, приятель, — я похлопываю брата по ноге и ободряюще улыбаюсь, — нарисуй маму.

Когда пастор спрашивает, есть ли желающие подойти и сказать пару слов, я с нетерпением жду, затаив дыхание. Мои мышцы натянуты, словно струна, и мое шестнадцатилетнее сердце все еще наивно надеется, что отец встанет и скажет что-нибудь.

Конечно же, нет. Мои надежды разрушаются так же быстро, как и появляются. Кроме того, все остальные растворились в светских беседах.

Проглотив отвращение, я отпускаю руку Джареда и встаю, чтобы сказать что-то для мамы, когда один из моих ангелов — Ретт — говорит мне.

—Я сделаю это.

Он проскальзывает между скамьями и нашими ногами и гордо проходит вперед. Он занимает трибуну с чувством собственного достоинства. Осанка Ретта и вызывающий огонек в его глазах не оставляют у всех собравшихся места для сомнения — ему есть что сказать. Он встает рядом с подставкой, на которой стоит портрет моей матери. Прекрасный снимок, сделанный еще тогда, когда мама улыбалась во все лицо. Ее пронзительные голубые глаза, точно такие же, как у Коннера, светились изнутри, замечая абсолютно все. Мой милый Ретт… он совершенно неуместен здесь. Он слишком добр: обладатель нежной души, парень, пишущий стихи и прислушивающийся к зову сердца… естественно, что его родители и другие дураки, живущие в городе сплетников, уверены в том, что он гей, и этим они ежедневно пытаются усмирить его дух.

Ретт прочищает горло и смотрит прямо мне в глаза. В его взгляде я замечаю неприкрытую ярость.