Прекрасный инстинкт

— Я рад это слышать, — он откидывается назад, закинув ногу на ногу, и выдыхает идеальное колечко дыма. Я просто держу свою сигару в руках как можно дальше от себя. Одного только запаха и привкуса достаточно, чтобы мне стало плохо. — Элизабет… — он трясет головой, забирает ее у меня и тушит. Слава тебе, Господи.

— Я и тебя не ненавижу, — произношу я тихо, всматриваясь вдаль.

— Я чрезвычайно рад это слышать. Что заставило тебя передумать? Если ты, конечно, не против поделиться со мной.

— Мама написала мне письмо. Вот что было в банковской ячейке, — я поворачиваюсь на звук открывшейся двери.

— Держи, любимая, — Кэннон протягивает мне полную тарелку еды, серебряные приборы и салфетку. — Все хорошо?

Я киваю, и он, подмигнув, целует меня в макушку и удаляется. Мне кажется грубым кушать, в то время как это отклонение в планах было моей идеей, но отец рассеянно машет рукой, предлагая мне наслаждаться.

— Ммм, — я стону с набитым ртом. — Это приготовила Лаура?

— Да. Она любит готовить. Раньше владела рестораном, который я часто посещал. Так мы с ней и познакомились, — его взгляд становится отстраненным, думаю, отец вспоминает период первых ухаживаний, когда все только начиналось.

— У нее очень хорошо получается. А что случилось с рестораном? Ты сказал «раньше».

— Ее муж погиб в дорожно-транспортном происшествии, водитель сбил его и скрылся. Ей пришлось продать ресторан, чтобы оплатить счета и содержать своих четверых детей.

— Только один брак? Один папа для всех четверых детишек? — любопытствую я.

— Да, на оба вопроса.

Я не только не ненавижу ее, на самом деле, я отношусь к ней с уважением.

— Хорошие дети?

— Очень. Вону пятнадцать, — он посмеивается, — поэтому иногда он имеет свойство дерзить, но Лаура без раздумий ставит его на место, уверяю тебя. Хоуп — маленькая милая девочка. Лиза сейчас учится в колледже, а Брайсон довольно застенчив. Они все разные, но да, они хорошие дети.

— Ты любишь их? — вдох для себя. Я жду, что он скажет на это, не имея ни малейшего представления, на какой ответ я надеюсь. С одной стороны, было бы приятно услышать, что у него вообще есть способность любить, но с другой…

— Я люблю тебя, Элизабет, — выдох для него. — И Коннера. — С сигарой уже покончено, он наклоняется и опирается предплечьями на колени.— Хочешь поговорить о письме твоей матери?

Я безразлично пожимаю плечами, пытаясь сквозь плотный покров облаков разыскать Луну.

— Ты уже признал свои ошибки, хреновые, но я прощаю тебя. Она признала свои, дерьмовые и непоправимые, но я бы тоже ее простила. Да, я злюсь на нее, но в большей мере, я сочувствую ей, и мне повезло, что я не унаследовала это ощущение безысходности. Она принимала лекарства? Я имею ввиду правильные, от этой депрессии.

Он вздыхает, и даже в сумерках заметно, как он плачет. Пробегая рукой по все еще густым и темным волосам всего лишь с крохотным намеком на седину, он произносит с болью в голосе, словно заново проживает этот момент.

— Все, какие только возможно, экспериментальные, комбинированные и так далее. Ничего не работало. Хотя этого и следовало ожидать, когда ты сначала пропускаешь прием таблеток, а затем чрезмерно злоупотребляешь ими, запивая литрами алкоголя. Это уважительная причина, и тем ни менее я не изменял на протяжении почти двадцати лет, Элизабет, но лучше от этого не стало. Вот почему в этом доме ты никогда не видела бабушки и дедушки по линии матери. Они любили вас, дети, но махнули на нее рукой задолго до того, как это сделал я. Но несмотря ни на что… Посмотри на меня, —повелительно говорит он, и мои глаза поспешно выполняют требование. — Она не намеривалась вредить твоему брату, и единственная вещь, которую она не смогла найти, — коктейль из пилюль, чтобы забыть.

Сейчас я бы не возражала против носового платка. Отец отчаянно нуждается в нем, все его тело содрогается от сокрушительных рыданий. Видеть плачущего мужчину — достаточно ли это шокирующе, помимо того, что вы едва ли созерцали его улыбающимся? Быть свидетелем его полного эмоционального срыва, в непритворности которого я не сомневаюсь, затрагивает часть меня, которая мне не знакома.

— Почему ты сделал это? — я открываю третью бутылку, делая большой, целебный глоток. — Привел подружку на похороны? Кинулся на свой меч и взял всю вину на себя? Позволил мне обращаться с тобой, как с дерьмом, обвинять тебя, копать под тебя в надежде держать твоего сына подальше?

Он отсчитывает каждый пункт, загибая пальцы.