– Заслужил, – заявила Эшлин; серебристые глаза были влажны от слез, щеки раскраснелись и опухли. Но, стоило этой горе спасть с ее плеч, как ее лицо заметно просветлело. Несмотря на собственные слова, принцесса широко улыбнулась брату и договорила: – Вообще-то ты и не то заслужил, но я сегодня добрая.
Кэлдон рассердился еще больше.
– Я еще пожалею, что извинился, да?
– Поздно, – ответила Эшлин, вытирая щеки и улыбаясь еще шире. В этот миг даже в окровавленных доспехах она совсем не напоминала сурового генерала: просто старшая сестра, подначивающая младшего брата.
– Все это, конечно, ужасно миленько, – влезла Креста, даже не пытаясь скрыть отвращение на лице, – но никто не хочет рассказать, что было после того, как мы ушли с арены? Короли отдали кольцо?
– Они собираются вручить его на пиру, – ответил Кэлдон и поморщился, оглядывая свою темную одежду, на которой отпечаталась вся боевая грязь с доспеха сестры.
Брови Кресты взмыли вверх.
– И вы им верите?
– По закону Джиирвы наградить нас за победу в Арзавааре – их долг чести, – ответила Наари, хватаясь рукой за бок, который все кровоточил. – Они обязаны…
Она не договорила: у нее подломились колени, и она со стоном боли упала на белую подушку.
Кива и Джарен оба бросились к ней, одновременно оказавшись рядом, и он с беспокойством следил, как Кива принялась за осмотр самых скверных на вид ран Наари. При виде засохшей крови на собственной коже у нее задрожали руки, но она глубоко вдохнула и загнала поглубже все чувства, пока дрожь не унялась.
Из-за близости Джарена Киве было сложно сосредоточиться – ей хотелось только прильнуть к нему и спросить, почему он уговаривал Типпа простить ее. Но она заставила себя собраться, особенно когда поняла, как глубоки раны Наари.
– Боги… – пробормотал Джарен, заметив то же самое.
– Это что,
Кэлдон быстро обнял ее за талию и уволок в дальний угол комнаты.
– Она п-поправится? – спросил Типп, опускаясь на колени с другой стороны от Кивы. Подняв на нее взгляд, он спросил: – Т-ты же ее в-вылечишь, да?
Онемение, которое окутало ее, когда она покидала арену, испарилось, и на его место пришло тепло, которое разрасталось и разрасталось под взглядом мальчика. Он смотрел на нее с таким доверием, с такой надеждой. И магия Кивы без промедления ответила на зов. Все получилось само собой, как дыхание. Дар пролился наружу прекрасным золотистым свечением, сращивая не только самую глубокую рану Наари, но и все остальные, полученные в битве.
И не только ее: охнула Эшлин, пораженно выругалась Креста, когда сияние Кивиного дара разлилось от Наари и затопило комнату. Кива подняла взгляд: обе пораженно глазели на некогда обожженную и оцарапанную кожу.
– Ты так и собиралась? Вылечить всех разом?
Тихий вопрос исходил от Джарена; Кива обернулась, и у нее перехватило дыхание от его близости.
– Нет, – ответила она, надеясь, что он не заметит хрипотцы в ее голосе. – Но вышло проще, чем раньше. Даже подумать не успела. Просто…
Ни он, ни кто-либо еще не успел ответить: их прервал стук в дверь, и все быстро вскочили на ноги. При мысли о том, что кто-то заметил неестественную вспышку света, у Кивы ускорился пульс, но снаружи ярко светило солнце, так что даже с балкона не должно быть ничего видно.
Она обмякла от облегчения, когда двое одетых в белое слуг вошли в комнату с подносом фруктов и сыров и графином напитка. Они быстро сказали что-то на родном языке, поклонились и ушли.
– Закуски, чтобы освежиться перед пиром, – перевел Джарен.
Все настороженно разглядывали угощение, памятуя, что случилось в прошлую встречу с так называемым джиирванским гостеприимством.
– Я воздержусь, – сказала Креста, злобно взирая на еду.
А вот Наари подошла к графину и налила себе напитка. Все уставились на нее в изумлении: в прошлый раз она единственная отказалась от сока йиджапилли.
– Нас опоили, только чтобы доставить на арену, – пояснила она, ополовинив кубок. – Мы уже заслужили то, за чем явились. У них нет причин вредить нам, да и законы это запрещают.
Она осушила бокал и наполнила его снова.
– Можно есть. Что угодно.
Типпу другого разрешения не требовалось – он бросился вперед и принялся набивать рот, и остальные последовали его примеру, хоть и не торопясь.
Кива смотрела на них, и ее охватило изнеможение: отсроченная расплата за магию, которую она только что применила, а может, за все, что она пережила за день. Вместо того чтобы последовать примеру друзей, она выскользнула в ближайшую дверь и оказалась в спальне. Как и гостиная, эта комната была яркой и богатой, полуденное солнце струилось сквозь занавеси, которые Кива торопливо задернула, погрузив комнату в темноту. Лишь после этого она опустилась на заваленную подушками кровать и свернулась в клубочек, пытаясь сосредоточиться на том, как ее обнимал Типп, но вспоминая лишь, как жизнь покидала глаза золотой воительницы.
Глава семнадцатая
Кива не представляла, как пережила вечерний пир.