Читаем Повседневность Средневековья полностью

Меркантильную подоплеку жажды подвигов и славы никто не считал нужным скрывать. Все гордились добытыми трофеями и хвастали ими друг перед другом. Остатки рыцарского благородства исчезали, когда дело касалось низших сословий. Высокие правила чести, да и сама она могут быть забыты, ведь честь существует только в касте, только среди «своих». Простолюдинов грабят, убивают, калечат, как поступили с лодочниками из восставшего Гента, которым выкололи глаза для устрашения и отправили обратно в город.

Игровой момент на театре военных действий присущ не только рыцарству. Несмотря на жестокости, чинимые войском, горожане и крестьяне постепенно учатся давать отпор рыцарям и наемникам. Те же горожане при осаде города имеют обыкновение издеваться, ёрничать, высмеивать нападающих, хотя при неблагоприятном исходе за эти насмешки могут расплатиться собственной кровью. Так, в Мо выводят на стену козла, чтобы позлить осаждающее город войско англичан, в Монтеро на городских стенах выбивают пыль из шапок, в Конде на ультиматум о сдаче заявляют, что им некогда, так как они пекут блины.

Противостоя рыцарям, буржуа тем не менее часто подражают образу жизни благородного сословия, копируя его отдельные формы или правила поведения. Так делал «истинный представитель третьего сословия» Филипп ван Артевелде, принадлежавший к династии богатых купцов-суконщиков, которая играла важную роль в жизни фландрского города Гента. Подражая знати, он носил пурпур и горностай, совершал торжественные выходы под флагом с собственным гербом, музыканты постоянно играли перед его домом. Тем не менее многие формы аристократического быта, неизменно вызывающие почтение верхов, теряли свою значимость, когда перенимались простолюдинами. Они превращались в нарочитую грубость, в частности, поединки между простыми людьми, на которые знать смотрела с нескрываемым презрением.

<p>Придворный мир</p>

По сравнению с рафинированной культурой Италии быт других дворов был более простым и примитивным. Двор короля зачастую не имел постоянной резиденции и вел кочующую жизнь, как, например, испанский, французский. Описание этой бродячей жизни оставил Л. Февр. Нарисованная им «с натуры» картинка относится к 1533 г. Король Франциск I всё время в пути. Провести три месяца в одном и том же месте — необычно и не характерно для него. «Двор — на больших дорогах, в лесах, на берегах рек, на возделанных полях. Это не двор, это караван. Точнее сказать, войско на марше. Вот “передовой отряд“, который выступает загодя, чтобы всё устроить и подготовить к прибытию государя… королевские заготовители продовольствия, квартирьеры, отмечающие мелом дома, предназначенные для ночлега, и всё племя поваров… Рано утром передовые трогаются в путь и спешат к месту будущего привала — таким местом мог стать простой деревенский дом, жилище дворянина, дворец крупного сеньора <…>

Отряд ушёл, теперь приходят в движение главные силы. Сначала король и его свита: охрана, сановники, придворные… В центре ослепительной кавалькады проезжает король, когда — верхом на коне, когда — в конных носилках, покачиваясь в такт шагам крепких мулов. Следом за королём — дамы, совершающие переход наравне с мужчинами и ведущие по примеру государя походную жизнь солдата <…> Самые старые дремлют в глубине своих конных носилок; другие покачиваются на своих кобылках или едут, втиснувшись кое-как в безрессорные повозки, влекомые по бездорожью; они бывали счастливы, если путь лежал по реке и река несла их в битком набитых наёмных барках». Было непросто сохранить свою красоту и обаяние, «живя в непрестанных переездах верхом… под северным ветром, под дождем, под снегопадом… многие недели без настоящего отдыха, ночуя где придется, в чужих домах».

И далее: «…двенадцать тысяч лошадей. Три или четыре тысячи человек, не считая женщин. Этот двор составлял небольшую армию…» Это впечатляющая картина поистине бесконечного странствия. Сеньоры не выдерживали подобной жизни. Они проводили при дворе по нескольку недель и возвращались в свои замки и усадьбы при первом удобном случае.

Ничего удивительного, что быт французского королевского двора не являлся образцом для всей Европы. В первой половине XVI в. объектом подражания и восхищения стали итальянские дворы или двор бургундских герцогов. Последний являл собой пример торжественного церемониала и утончённого, детально разработанного придворного этикета. Для английского короля Эдуарда IV был специально написан трактат о его устройстве. Позднее этот церемониал был перенесён Габсбургами в Испанию и Австрию.

Иллюстрация из журнала Сфера, изображающая рыцарей Круглого стола

Перейти на страницу:

Все книги серии История и наука Рунета

Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи
Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

XVIII век – самый загадочный и увлекательный период в истории России. Он раскрывает перед нами любопытнейшие и часто неожиданные страницы той славной эпохи, когда стираются грани между спектаклем и самой жизнью, когда все превращается в большой костюмированный бал с его интригами и дворцовыми тайнами. Прослеживаются судьбы целой плеяды героев былых времен, с именами громкими и совершенно забытыми ныне. При этом даже знакомые персонажи – Петр I, Франц Лефорт, Александр Меншиков, Екатерина I, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Екатерина II, Иван Шувалов, Павел I – показаны как дерзкие законодатели новой моды и новой формы поведения. Петр Великий пытался ввести европейский образ жизни на русской земле. Но приживался он трудно: все выглядело подчас смешно и нелепо. Курьезные свадебные кортежи, которые везли молодую пару на верную смерть в ледяной дом, празднества, обставленные на шутовской манер, – все это отдавало варварством и жестокостью. Почему так происходило, читайте в книге историка и культуролога Льва Бердникова.

Лев Иосифович Бердников

Культурология
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света

Эта книга рассказывает о важнейшей, особенно в средневековую эпоху, категории – о Конце света, об ожидании Конца света. Главный герой этой книги, как и основной её образ, – Апокалипсис. Однако что такое Апокалипсис? Как он возник? Каковы его истоки? Почему образ тотального краха стал столь вездесущ и даже привлекателен? Что общего между Откровением Иоанна Богослова, картинами Иеронима Босха и зловещей деятельностью Ивана Грозного? Обращение к трём персонажам, остающимся знаковыми и ныне, позволяет увидеть эволюцию средневековой идеи фикс, одержимости представлением о Конце света. Читатель узнает о том, как Апокалипсис проявлял себя в изобразительном искусстве, архитектуре и непосредственном политическом действе.

Валерия Александровна Косякова , Валерия Косякова

Культурология / Прочее / Изобразительное искусство, фотография

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология