Читаем Повседневность Средневековья полностью

Одна из основных характеристик средневекового общества — коллективизм. Оно не признаёт индивидуальности. Средневековый человек не нуждается в личной свободе. Сам термин употреблялся во множественном числе — свободы, то есть привилегии, признанный статус. Люди того времени обязательно принадлежали к какой-либо группе, их объединяли общественные отношения: семейные, вассальные, общинные, цеховые. Идея сообщества постоянно витала в умах. Создавались всевозможные союзы, называвшиеся университетами, корпорациями, коллегиями, компаньонажами, братствами — например, группа людей, отправлявшихся в паломничество, или сообщество проживающих совместно соседей.

Коллектив направляет индивида, предписывая ему необходимый образ действий и мыслей. Доблесть и добродетель видятся не в выявлении личных свойств и особенностей, но в соответствии образцам и требованиям группы. «Что касается всех, должно быть одобрено всеми» — гласит средневековая максима. Единомыслие и согласованность возводятся, таким образом, в ранг идеала, а многообразие отождествляется со злом. Одним из символов греховности земной жизни являлась Вавилонская башня, разделившая и разобщившая людское сообщество на разноязыкие племена. И потому отверженным становится чужестранец, особенно одиночка: он подозрителен и гоним. От него исходит зло в той же степени, в какой добро — от соседей. Не случайно в это время изгнание использовалось в качестве наказания. Оторванный от привычной среды, от многочисленных уз солидарности, опутывавших его, изгнанник превращался в изгоя.

Искусство и литература не создают портретов — сама идея этого на протяжении многих веков чужда средневековому духу. Человек лишён личных качеств, он предстаёт перед нами как тип: так, крестьянин безобразен и звероподобен, а благородные сеньоры имеют золотистые или русые кудрявые волосы, голубые глаза — очевидно, этот канон сложился под влиянием норманнских завоеваний. Пожалуй, только искусство готики вновь обращается к земным реалиям: людям, цветам, растениям.

Самые страшные пороки того времени — предательство, гордыня, зависть. Предатель — это вассал, изменивший клятве, он отождествлялся с Иудой, предавшим своего учителя. Но предательство не являлось только сеньориальным грехом, а распространялось и на другие слои общества. Клятва, приносимая бюргерами, устанавливала между ними отношения верности, а причинивший вред общине клятвопреступник изгонялся из неё. Истинно феодальным грехом считалась гордыня: заботясь о славе и престиже, рыцари без устали соперничали на поле боя и турнирах, творили кровную месть. Гордыня, воспринимаемая как раздутый индивидуализм, как стремление возвыситься над окружением, была и «матерью всех пороков».

Каждый приставлен к определённому месту и делу, принадлежит к своему сословию и должен довольствоваться тем, что имеет. Поэтому завидовать положению, состоянию, богатству другого — величайший грех, посягательство на божественные установления. Конечно, этот порок присущ в первую очередь крестьянам и бедноте. Бунтуя и поднимая восстания, они стремятся встать вровень с господами. Обвинение в зависти неизменно выносилось всем вождям народных восстаний, будь то братья Артевельде или Этьен Марсель.

Если гордыня клеймилась как «мать всех пороков», то противоположные свойства — униженность и смирение — были уважаемы эпохой. Выдающиеся интеллектуалы охотно прибегали к так называемой формуле смирения, сетуя на своё «невежество». Говоря о своей «неотёсанной», «мужицкой» латыни, они сознательно отказывались от того запаса античной культуры, которым обладали. И это не случайно. Варваризация культурного наследия была неизбежна в первую очередь ради его сохранения: опроститься, чтобы быть услышанным и понятым. Цезарий Арелятский смиренно просит, «чтобы слух учёных людей снёс без жалоб деревенские выражения, к коим я прибегнул, дабы вся паства Господа могла бы воспринять на простом и заземлённом языке духовную пищу». Учёные люди снисходили до «простецов», выполняя свой долг просвещать невежественных. Они повторяли, однако, при этом, что учениками Иисуса были рыбари и пахари, и мнили себя духовными наследниками апостолов. Воистину «унижение паче гордости».

Чревоугодие — один из Семи смертных грехов. Ок.1330–1340

Традиционными являлись также праздники, досуг и отдых средневекового человека. В различные эпохи развлечение и досуг в большей степени ассоциируются с образом жизни господствующего, в известной степени «праздного» класса. Для низов развлечения связаны главным образом с праздниками, со временем праздничной вседозволенности, когда народ, свободный от тяжёлого труда, вступал «в утопическое царство всеобщности, свободы, равенства и изобилия», — как писал М. Бахтин. Официальной культуре всегда противостоял необозримый мир смеховых форм, в котором языческая низовая культура осмеливалась бросить вызов господствующей культуре верхов. Проходит сквозь века традиция разнообразных ярмарочных, балаганных, фольклорных форм народного творчества.

Перейти на страницу:

Все книги серии История и наука Рунета

Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи
Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

XVIII век – самый загадочный и увлекательный период в истории России. Он раскрывает перед нами любопытнейшие и часто неожиданные страницы той славной эпохи, когда стираются грани между спектаклем и самой жизнью, когда все превращается в большой костюмированный бал с его интригами и дворцовыми тайнами. Прослеживаются судьбы целой плеяды героев былых времен, с именами громкими и совершенно забытыми ныне. При этом даже знакомые персонажи – Петр I, Франц Лефорт, Александр Меншиков, Екатерина I, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Екатерина II, Иван Шувалов, Павел I – показаны как дерзкие законодатели новой моды и новой формы поведения. Петр Великий пытался ввести европейский образ жизни на русской земле. Но приживался он трудно: все выглядело подчас смешно и нелепо. Курьезные свадебные кортежи, которые везли молодую пару на верную смерть в ледяной дом, празднества, обставленные на шутовской манер, – все это отдавало варварством и жестокостью. Почему так происходило, читайте в книге историка и культуролога Льва Бердникова.

Лев Иосифович Бердников

Культурология
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света

Эта книга рассказывает о важнейшей, особенно в средневековую эпоху, категории – о Конце света, об ожидании Конца света. Главный герой этой книги, как и основной её образ, – Апокалипсис. Однако что такое Апокалипсис? Как он возник? Каковы его истоки? Почему образ тотального краха стал столь вездесущ и даже привлекателен? Что общего между Откровением Иоанна Богослова, картинами Иеронима Босха и зловещей деятельностью Ивана Грозного? Обращение к трём персонажам, остающимся знаковыми и ныне, позволяет увидеть эволюцию средневековой идеи фикс, одержимости представлением о Конце света. Читатель узнает о том, как Апокалипсис проявлял себя в изобразительном искусстве, архитектуре и непосредственном политическом действе.

Валерия Александровна Косякова , Валерия Косякова

Культурология / Прочее / Изобразительное искусство, фотография

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология