Читаем Повседневность Средневековья полностью

Равенство шансов жизни и смерти, их взаимное уравнивание получило название биологического «старого порядка». Он означал высокую рождаемость и одновременно — высокую смертность: коэффициенты рождаемости и смертности находились на уровне 40 %. Незначительный естественный прирост сменяется убылью вследствие голода, болезней и войн — так называемой триады бедствий, триады смерти. Численность населения к концу Средневековья чуть превышает показатели эпохи расцвета античного мира и потому с демографической точки зрения Средние века — простое навёрстывание той колоссальной убыли народонаселения, которая была связана с бедствиями и катаклизмами эпохи. Таков лапидарный вывод из сухих цифр. Но за ними — череда бедствий, преследующих человека, триада смерти, неотвратимо раскрывающая свои объятия.

Йохан Саделер. Чума, война и голод. Офорт по мотивам Мартина де Воса.

Голод — одна из страшных реалий повседневной жизни того времени. К жестоким голодовкам в масштабах страны следует добавить сотни локальных и недороды каждые 3–5 лет. При низком техническом уровне любые климатические аномалии приводили к неурожаю, а значит, к нехватке и вздорожанию продуктов, нужде и лишениям для бедняков. Немалую роль играли и несовершенные способы хранения продуктов, их порча и уничтожение животными и насекомыми. Хроники и легенды повествуют о полчищах крыс в амбарах, о тучах саранчи на полях, которая распространилась, например, в 873 г. от Германии до Испании. Легенда о гамельнском крысолове-флейтисте, который под предлогом избавления города от крыс заманил и увел за собой всех детей, имеет прямое отношение к этому бедствию: она родилась под влиянием мечты о магическом средстве борьбы с грызунами.

Вследствие отсталости техники и бессилия государственной власти недороды были просто катастрофой. В средневековом мире не существовало ни характерных для римской античности систем заготовки и распределения продуктов, ни сети дорог и единой связи, ни, наконец, централизации административной власти, позволявшей быстро оказать помощь нуждающемуся региону. Города только начинают создавать запасы продуктов, строить склады, зерновые конторы, закупать за границей и распределять продовольствие. Помогают борьбе с голодом монастыри и знатные светские сеньоры. Одна из хроник сохранила описание того, как граф Карл Добрый во Фландрии организовывал помощь населению во время голода 1125 г.

Социальная дифференциация бедствий была естественной для средневекового общества. Будучи карой за первородный грех, который можно искупить только тяжким трудом, голод являлся наказанием для «трудящихся». Его жертвами становились в первую очередь низшие слои городского населения, бедняки, но хуже всего приходилось деревне. Крестьяне в случае неурожая уходили в города просить милостыню, чтобы спастись от голода. Сотни текстов разных хроник описывают бесконечное траурное шествие голодных лет. Люди, мучимые голодом, ели глину, корни и кору деревьев, кошек и собак, подбирали падаль, были случаи каннибализма, для чего похищали детей и путников.

Постоянная угроза голода, его непредсказуемость действовали на психику человека, порождая навязчивые мысли о еде. Мечты многих поколений людей нашли свое воплощение в народном фольклоре и агиографии в виде мифов о волшебной стране Кокань, изобилующей едой, о многочисленных чудесах, творимых святыми. Большинство из них построено по одной схеме: появляется пища, божественные силы с помощью святых спасают отчаявшихся людей. Как правило, в них фигурирует хлеб — в память о чуде, совершённом Иисусом Христом, и потому, что этот продукт питания являлся основным. В поэзии труверов и миннезингеров появились кулинарные темы, возник особый жанр песен о еде. На немецком языке название звучит ещё более определенно и грубо — «Песнь о жратве».

Голоду противостоит продовольственная роскошь, изобилие еды. Средневековая гастрономия — характерная черта феодального класса. Чревоугодие находит выражение в грубых формах чрезвычайной прожорливости, обжорства, хвастовства едой. В средневековом «Романе о Лисе» пружина действия — зов пустых желудков Лиса и его товарищей. Но как только они стали баронами, то закатили пир, на котором вволю наелись жареного мяса.

Регулярное недоедание, голодание, употребление недоброкачественной пищи подтачивало здоровье человека, снижало сопротивляемость организма. С фатальной неотвратимостью за голодом шли болезни и эпидемии, как говорили в те времена — мор. Их распространению способствовали скученность людей и грязь в городах, отсутствие медицинской помощи. Средневековая медицина тесно связана с христианским учением, которое постулировало, что болезнь человека является либо наказанием за грехи, либо испытанием его христианской добродетели. Убеждение в этом порождает характерную для того времени веру в целительную силу святых и их реликвий, в том числе мощей. Многие из святых считались «патронами» тех или иных болезней, как, например, Святой Антоний: его мощи излечивали от лихорадки.

Перейти на страницу:

Все книги серии История и наука Рунета

Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи
Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

XVIII век – самый загадочный и увлекательный период в истории России. Он раскрывает перед нами любопытнейшие и часто неожиданные страницы той славной эпохи, когда стираются грани между спектаклем и самой жизнью, когда все превращается в большой костюмированный бал с его интригами и дворцовыми тайнами. Прослеживаются судьбы целой плеяды героев былых времен, с именами громкими и совершенно забытыми ныне. При этом даже знакомые персонажи – Петр I, Франц Лефорт, Александр Меншиков, Екатерина I, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Екатерина II, Иван Шувалов, Павел I – показаны как дерзкие законодатели новой моды и новой формы поведения. Петр Великий пытался ввести европейский образ жизни на русской земле. Но приживался он трудно: все выглядело подчас смешно и нелепо. Курьезные свадебные кортежи, которые везли молодую пару на верную смерть в ледяной дом, празднества, обставленные на шутовской манер, – все это отдавало варварством и жестокостью. Почему так происходило, читайте в книге историка и культуролога Льва Бердникова.

Лев Иосифович Бердников

Культурология
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света

Эта книга рассказывает о важнейшей, особенно в средневековую эпоху, категории – о Конце света, об ожидании Конца света. Главный герой этой книги, как и основной её образ, – Апокалипсис. Однако что такое Апокалипсис? Как он возник? Каковы его истоки? Почему образ тотального краха стал столь вездесущ и даже привлекателен? Что общего между Откровением Иоанна Богослова, картинами Иеронима Босха и зловещей деятельностью Ивана Грозного? Обращение к трём персонажам, остающимся знаковыми и ныне, позволяет увидеть эволюцию средневековой идеи фикс, одержимости представлением о Конце света. Читатель узнает о том, как Апокалипсис проявлял себя в изобразительном искусстве, архитектуре и непосредственном политическом действе.

Валерия Александровна Косякова , Валерия Косякова

Культурология / Прочее / Изобразительное искусство, фотография

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология