Повседневная жизнь царских губернаторов. От Петра I до Николая II

Алексей Петрович протянул Волынскому табакерку, тот дрожащей рукой взял из неё щепотку табака и начал осторожно, «задним ходом», покидать кабинет. Отворив дверь, он рысью помчался прочь подальше от кабинета, чуть не сбив с ног идущего на приём полицмейстера. Ермолов, узнав позже о цели визита Волынского, оказал ему необходимую помощь. Несчастный Волынский никак не ожидал такого оборота и всем говорил, что скоро «загремит в Сибирь за понюшку табака».

Яркой по-своему личностью был саратовский, а потом пензенский губернатор Александр Алексеевич Панчулидзев. Он, пожалуй, поставил своеобразный рекорд и переплюнул всех своих коллег по части сидения в губернаторском кресле: 16 лет в Саратове и 28 лет в Пензе. Пензенский помещик и губернский чиновник Иван Васильевич Селиванов пишет, что он «воспитал целое поколение чиновников, которые считали его чуть ли не Богом – не честности, конечно, а силы и власти».

Один уездный исправник после встречи с Панчулидзевым сказал:

– Я имел удовольствие быть у вашего превосходительства.

– Не удовольствие, а честь! – скромно поправил его губернатор.

Что делалось в Пензенской губернии при Александре Алексеевиче, трудно описать, говорит Селиванов. Например, если исправник исправно платил дань советнику губернского правления, то он мог делать, что заблагорассудится. И жаловаться на него не имело смысла – виноватым будет признан тот, кто пожаловался.

Чиновником по особым поручениям у Панчулидзева был человек …умерший, т.е. он был жив, но по документам числился умершим. Его губернатор держал для выполнения самых деликатных поручений. Советник губернского правления, выезжавший на проведения следствия, открыто рассказывал, сколько и с кого он взял мзды. Когда в Саранске убили сидельца суконной лавки, советник посадил в каталажку десятки татар, прихватив нескольких человек даже из соседней Тамбовской губернии, а потом выпускал их по мере того, как они платили ему выкуп в размере от 1000 до 2000 рублей.

Становые пристава и исправники находились на содержании у воров и прочих преступников. Все откупщики платили губернатору дань. Когда пришёл запрос из Петербурга об урожае в губернии, Панчулидзев сказался больным. А когда председатель губернского правления И.В.Селиванов отправил министру ответ с известием об очень хорошем урожае зерновых, губернатор пришёл в ярость: он считал нужным сообщить в Петербург о плохом урожае, чтобы получить казённые субсидии и положить их себе в карман. И удивительно, что губернатору всё сходило с рук, а в Петербурге о нём знали то, что он считал нужным знать. Графы А. Ф.Орлов и А.А.Закревский ему покровительствовали.

Приехавший в Пензу с ревизией сенатор Сафонов попросил отвезти его на набережную. Когда ему сказали, что в Пензе никакой набережной нет, он не поверил: по всем документам, имевшимся в Петербурге, уже строилась два года и на её строительство были истрачены десятки тысяч рублей. Тут-то Сафонов и прервал «звёздную» карьеру Александра Алексеевича. Его отдали под суд и «распубликовали», т.е. сообщили о его преступной деятельности во все губернии. Перед тем как «загреметь под фанфары» Панчулидзев сделал на Селиванова донос, обвинив его в антигосударственной деятельности, за что Селиванов «поплатился» арестом, допросами в 3-м отделении и десятимесячной ссылкой в Вятку.

И что интересно: Панчулидзев снабдил ненавистного Селиванова двумя блистательными аттестатами, в которых он описал его деятельность в качестве саранского судьи, а потом и председателя губернского правления в самых лестных и превосходных тонах. Повторим вслед за Достоевским: сложен, ох как сложен русский человек!

В Вятке Селиванов, имея на руках блестящую аттестацию со стороны своего пензенского гонителя, в лице губернатора Акима Иванович Середы (1843—1851), умного и деятельного администратора и честного доброго человека нашёл самый благосклонный приём и тут же был назначен чиновником особых поручений. В Вятке он, наконец, узнал, за что подвергся аресту и ссылке. В документе 3 отделения, поступившем Середе, говорилось следующее: «За превратный образ мыслей, выраженный в литературных сочинениях и частной переписке». Под частной перепиской помощник Бенкендорфа Л. Дубельт имел в виду перехваченное письмо Селиванова к московскому профессору Кавелину, в котором он жаловался на трудную участь русского помещика. Литературных сочинений Иван Васильевич не писал вовсе, если не считать цитируемые здесь записки.