Читаем Повседневная жизнь царских губернаторов. От Петра I до Николая II полностью

Кстати, «прибивал» граф Каменский чиновников статских – своего брата, военного офицера, он никогда не трогал. В обращении с дамами он проявлял исключительную галантность. Как-то он принимал двух петербургских красавиц, а закончив приём, расцеловал их и сказал:

– Вот, говорят, зачем фельдмаршал пошёл служить губернатором, а того и не знают, что ежели бы я не был губернатором, то и красавицы ко мне не заходили бы.

Известно, как трогательно уважительно относились друг к другу Каменский и Суворов.

Со временем российские нравы смягчались, прогресс и образование постепенно проникали в губернские и уездные города, а бюрократические порядки овладевали умами чиновников. К середине XIX века возник новый тип губернатора, так красочно описанный М.Е.Салтыковым-Щедриным. В обществе пустили корни либеральные идеи, возникла мода на либерализм. Как водилось и до сих пор водится в России, всякое новшество, перенимаемое с Запада, принимало весьма уродливые формы. Усваивалась не суть учения, а только её форма, признак и призрак содержания. Вот таким был семиозёрский губернатор Митенька Козелков, типичный представитель пореформенной России: шалопай с Невского проспекта, краснобай, болтун и бездельник, усвоивший три «принципа»: промышленность должна процветать, право собственности – гарантироваться, а порядок – неукоснительно соблюдаться.

Был ли самодуром пылкий и энергичный правитель Кавказа граф И.Ф.Паскевич Эриванский (1827—1831), судить трудно. Во всяком случае, признаки помпадурства нет-нет да в его действиях проявлялись. Граф не любил гражданские дела и предпочитал время проводить в походах. Все чиновники его гражданской администрации знали, как он не любил их доклады и бумаги. Однажды потребовалось срочно подписать некоторые бумаги, но никто не решался «потревожить» ими графа. Наконец уговорили пойти с докладом украинца Пилипейко, огромного детину, пользовавшегося некоторым доверием Ивана Фёдоровича.

Пилипейко открыл дверь наместнического кабинета и остановился в проёме, чтобы на всякий случай успеть во время отступить и избежать гнева наместника.

– Что тебе надо? – недовольно прорычал Паскевич при виде Пилипейко.

– Бумаги к подписыванию принёс, – робко ответил тот на чистом украинском языке.

Граф подбежал к Пилипейко, вырвал у него папку с документами и стал разбрасывать их по полу и топтать ногами, приговаривая:

– Вот тебе бумаги, вот тебе бумаги! Понимаешь?

– Понимать-то понимаю – як то не понять, – отвечал спокойно Пилипейко. – А хибаж я неправду казав, що не пидпыше? Так ни-таки, иды Пилипейку, у тебе, дескать, пидпыше. От-тоби, чортово батько, и пидпысав, та ще и пораскидав!

Дзюбенко пишет, что эти спокойные рассудительные слова магически подействовали на Паскевича: он вдруг успокоился и сказа мягко:

– А вот ты и солгал, что не подпишу. Давай их сюда!

Пилипейко не стал ждать второго приглашения, а быстренько собрал бумаги с пола и положил их на стол наместнику. Тот подписал всё, не читая.

Кажется не был помпадуром в истинном смысле слова и предшественник Паскевича А. П.Ермолов (1816—1827). Но в России большой начальник всегда внушал страх, а потому многие чиновники Ермолова боялись и трепетали перед ним. Один его чиновник, украинец Волынский, прослужив много лет на Кавказе, всё никак не мог вернуться к себе на родину – не хватало средств. Ему посоветовали обратиться к Ермолову и попросить у него денежное пособие, предварительно составив текст обращения и заставив Волынского выучить его наизусть – вроде «Ваше высокопревосходительство, войдите в моё бедное положение и помогите…»

Волынский старательно выучил текст и пошёл к Алексею Петровичу на приём. Ермолов был доступен для всех и принимал любого, кто хотел его видеть. Наместник обычно сидел в высоком вольтеровском кресле спиной к двери и в висевшее перед его глазами большое зеркало мог видеть вошедшего.

И вот Волынский, подойдя на цыпочках к кабинету Ермолова, всё ещё шевеля губами и произнося шёпотом нужные слова, тихонько открыл дверь и замер, увидев перед собой спину Алексея Петровича. Ермолов, увидев его в зеркале, продолжал что-то писать, в то время как Волынский продолжал стоять и шевелить губами. Наконец, Ермолов, держа в руках табакерку, резко повернулся в кресле, а Волынский, который никогда не видел своего высокого начальника, затрепетал, вспотел от страха и напряжения, в голове его всё перепуталось, и заученный текст исчез.

– Ваше… ваш прин… умн… – вот и всё, что он мог произнести.

– Что тебе нужно? – спросил Ермолов.

– Ничего, ваше высокопревосходительство, – с трудом произнёс малоросс, уставившись на табакерку, – тильки табачку понюхать!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза