Повседневная жизнь Пушкиногорья

В первые теплые месяцы, проведенные в Михайловском, Пушкин много бродил пешком по живописным окрестностям своей усадьбы. Из дома он всегда выходил с железной тяжелой палкой около пяти килограммов веса. Вероятно, изделием местных кузнецов, которых было в округе множество. По воспоминаниям очевидцев, гуляя, подбрасывал ее кверху и ловил, или отбрасывал далеко вперед, подходил к ней, поднимал и снова бросал. Тяжелую палку он носил с собой, очевидно, чтобы отгонять деревенских собак. Хотя известно, что с такой же палкой он ходил и в Кишиневе. Возможно, помимо защитных свойств палки использовал ее как тренажер: Пушкин был очень крепкого сложения, физически силен и вынослив. Сохранились забавные воспоминания крестьянина Тригорского, подтверждающие мысль о неизмеримой пропасти между двумя классами русского общества того времени: «Пушкин очень часто бывал у покойницы нашей барыни, почти что каждодневно <…>. Добрый был да ласковый, но только немного тронувшись был: идет, бывало, из усадьбы с нашими барышнями по Тригорскому с железной такой палочкой. Надо полагать, от собак он брал ее с собой. Бросит он ее вверх, схватит свою шляпу с головы и начнет бросать на землю али опять вверх, а сам подпрыгивает да прискакивает. А то еще чудней; раз это иду я по дороге в Зуёво^[90], а он мне навстречу; остановился вдруг ни с того ни с сего, словно столбняк на него нашел, ажно я испугался, да в рожь и спрятался, и смотрю: он вдруг почал так громко разговаривать промеж себя на разные голоса, да руками все так разводит, — совсем как тронувшийся»^[91]. Очевидно, что длительные прогулки Пушкина пешком из Михайловского в Тригорское и обратно рождали в нем дополнительную творческую энергию, давали поэтический импульс.

Если же Пушкин оставался дома, то почти не выходил из своей комнаты — в первые месяцы, вероятно, чтобы избежать неприятных встреч с родителями, и чаще всего проводил время за чтением. По ночам часто вставал и переходил за стол, чтобы записать что-то. Утром вставал чрезвычайно рано — в семь часов был уже на ногах, часто писал, не вставая с постели. Обедал тоже рано. Днем он редко бывал дома, посещал соседей и только к вечеру возвращался домой. Тригорские соседки вспоминали, что Пушкин часто являлся к трем часам, когда семья обедала, но за стол не садился, потому что был уже сыт ранним обедом.

Существуют также мемуарные свидетельства о том, как Пушкин по утрам купался в речке Сороти: долго плавать не любил, нырял и выходил на берег. Впрочем, автобиографические строки из «Евгения Онегина» лучше иных мемуаров рисуют жизнь Пушкина в Михайловском:

Онегин жил анахоретом;
В седьмом часу вставал он летом
И отправлялся налегке
К бегущей под горой реке;
Певцу Гюльнары подражая,
Сей Геллеспонт переплывал,
Потом свой кофе выпивал,
Плохой журнал перебирая,
И одевался…

Замечательно в этом отрывке и уподобление Онегина Байрону — «певцу Гюльнары», которое мог примерить на себя и сам Пушкин времени ссылки в Михайловское.

Верховые прогулки были тоже неотъемлемой частью деревенского обихода поэта. Он был физически крепок, как сказали бы сейчас, — поддерживал спортивную форму, и считал себя хорошим наездником. Говорим это намеренно осторожно, потому что существуют и другие свидетельства. Например, приятель Пушкина М. Ф. Орлов иронизировал по этому поводу в 1821 году: «После обеда иногда езжу верхом. Третьего дня поехал со мною Пушкин и грохнулся оземь. Он умеет ездить только на Пегасе, да на донской кляче»^[92]. Сам поэт никак не мог бы согласиться с этой нелестной характеристикой. Очевидно, что он гордился своим мастерством наездника. В одном из писем П. А. Вяземскому он, например, рассказывал о зимней прогулке верхом в самом начале 1825 года: «Пишу тебе в гостях с разбитой рукой — упал на льду не с лошади, а с лошадью; большая разница для моего наезднического самолюбия»^[93]. В гостях — это, конечно, в Тригорском, у П. А. Осиповой, куда (скорее всего в холодное время и в непогоду) Пушкин часто тоже ездил верхом. «Каждый день, — вспоминала ее дочь Мария, — в часу третьем пополудни, Пушкин являлся к нам из своего Михайловского. Приезжал он обыкновенно верхом на прекрасном аргамаке, а то, бывало, приволочится и на крестьянской лошаденке»^[94]. Воспоминания Марии Ивановны Осиповой относятся, конечно, к более позднему времени, к другим приездам Пушкина — в 1824 году она была еще младенцем. Да и не имелось в хозяйстве у Пушкина «прекрасного аргамака» во время его ссылки в Михайловское. Возможно, аргамак появился из стихотворения Н. М. Языкова:

На вороном аргамаке
Заморской шляпою покрытый,
Спеша в Тригорское, один,
Вольтер и Гете, и Расин,
Являлся Пушкин знаменитый…