Повседневная жизнь петербургской сыскной полиции

«Основной контингент хулиганов состоял из молодых людей, не обремененных ежедневной работой… – учеников в ремесленной мастерской, фабричных, не слишком дороживших местом у станка, выгнанных за пороки гимназистов… Участие в банде – способ реализации молодежи в обществе, которому нет до неё дела и в котором нет для неё места. Банда дает подростку защиту, чувство принадлежности к некой общности, возможность заявить о себе самым брутальным образом… Заломанные фуражки-московки, красные фуфайки, брюки, вправленные в высокие сапоги с перебором, папироски, свисающие с нижней губы, наглый вид. Внимательнейшее отношение к внешности – челочка в виде свиного хвостика спадает на лоб, при себе всегда расческа и зеркальце. В кармане – финский нож и гиря, заменяющая кастет. Цвет кашне указывает на принадлежность к той или иной банде{188}».

Банд на Петербургской стороне было четыре: «Гайда», «Роща», «колтовские» и «дворянские». Территория части была строго поделена между ними. Вся, кроме Александровского парка. Там могли орудовать все: бить и даже резать посетителей, нагло приставать к девицам, пришедшим в Народный дом на представление или танцы. Украденное и отнятое хулиганы сдавали скупщикам (в 1908 году на этом попался старший дворник дома № 16 по Татарскому переулку! Это притом что все дворники в столице были помощниками полиции и назначались на должности лишь после проверки в СПбСП). Вырученные деньги пропивались хулиганами в ресторанах и трактирах. Впрочем, безобразничали банды не только в Александровском саду. Даже на Большом проспекте могли ограбить среди бела дня. А ночью могли и убить.

Беспокойными были и все рабочие окраины. Ново-Александровская слобода населялась пролетариями Невского и Обуховского казенных заводов. Большая их часть – выходцы из деревни, приехавшие в город на заработки. Оторвавшись от круговой поруки общины, а заодно и от сельской морали, они быстро пускались во все тяжкие. Статистика утверждала, что количество преступлений среди фабричных было в 19 раз (!) выше, чем среди крестьян. Жизнь в казарме у всех на виду, тяжелый многочасовой труд, отсутствие, как тогда говорили, разумных развлечений… В результате в слободе царило повальное пьянство. И все преступления были соответствующими: подраться, разбить соседу голову кирпичом, ограбить винную лавку, украсть с завода железяку, оскорбить городового. В воскресенье с самого утра вся полиция убегала из слободы, оставляя ее в распоряжении аборигенов. К обеду уже появлялись первые побитые, а к вечеру – и порезанные. В Пасху и на Масленицу могли спьяну и убить. Фартовые в пролетарской слободе не имели никакого веса, поскольку отнять у нищих было нечего…

Иначе выглядела Нарвская застава. На выезде из нее селились люди, обслуживающие богатые дачи Петергофской дороги. Плюс инженеры и управляющие здешних заводов, комиссионеры и посредники, владельцы торговых заведений. Тут фартовым было чем поживиться. Однако в день выдачи получки пролетарии выгоняли из слободы всех, кто не вымазан сажей. И начиналось повальное пьянство, быстро переходящее в побоище.

Третий тип рабочей окраины представляла Выборгская сторона. Наличие двух академий – Военно-медицинской и Михайловской артиллерийской – делало этот район интеллигентным. Да и лейб-гвардии Московский полк задавал хороший тон. А большое количество промышленных предприятий давало пролетарию возможность выбора. Здешние фабричные и получали больше, и вели себя с мастерами более независимо, даже дерзко. Еще хлеще выступали их дети. Две главные шайки – «фризовские» и «сампсоньевские» – враждовали друг с другом десятки лет. Между ними шли нескончаемые драки, иногда заканчивавшиеся убийством.