Повести и рассказы

- До последней баночки. А? По 1100. А я-то и пообедать не успел, и извозчика гнал.

- Возмутительно!! В эти дни, когда общественность должна бороться... Где он сейчас?

- Только что за угол завернул. Еще догоните.

Из ворот вышел Турпачев.

- Господа! Я предлагаю не оставлять безнаказанным этого возмутительного проступка представителя общественности, в то время, когда наша Родина корчится в муках, когда уже брезжит слабый свет новой прекрасной России...

- Слушайте, Турпачев... А он по 1300 не уступил бы?

- Какое! Я по 1400 предлагал - смеется. Если мы, господа, обернем свои взоры к Англии...

Но никто уже не оборачивал своих взоров к Англии.

Стояли убитые.

Торговый дом Петя Козырьков

Мы уже стали забывать о тех трудностях, с которыми сопряжено добывание денег "до послезавтра". В свое время - до революции, которая поставила все вверх ногами - это было самое трудное, требующее большой сноровки искусство.

Подходил один знакомый к другому и, краснея и запинаясь и желая провалиться сквозь землю, тихим, умирающим голосом спрашивал:

- Не можете ли вы одолжить мне пятьдесят рублей на две недели?

- Знаете что? - находчиво возражал капиталист. - Я лучше одолжу вам два рубля на пятьдесят недель.

Иногда ловили на ошеломляющей неожиданности:

- Послушай, - запыхавшись, подлетал один к другому, - нет ли у тебя двугривенного с дырочкой?

- Н-нет... - растерянно бормотал спрашиваемый. - В...вот - без дырочки есть.

- Ну, черт с тобой, все равно, давай без дырочки!

И, выхватив у сбитого с толку простака серебряный двугривенный, исчезал с ним.

Были случаи и явно безнадежные:

- Что это у вас?.. Новая сторублевка? Вы знаете, моя жена еще таких не видела. Дайте, снесу покажу ей... Да вы не бойтесь - верну. Дня через три-четыре встретимся, и верну.

А вот случай, чрезвычайно умилительный по своей беспочвенности:

- Что это вы все в землю смотрите?

- А? Полтинник ищу.

- Обронили, что ли?

- Я? Нет. Но я думаю, может, кто другой обронил.

Ах, с каким трудом раньше давали взаймы.

По свидетельству старинных летописцев (да позволено нам будет выразиться по-церковнославянски) это было "дело великого поту".

Должник приступал к этой несложной операции, будто к операции собственного аппендицита, дрожа, заикаясь и спотыкаясь, заимодавец - с наглостью и развязанностью необычайной, неслыханной - третировал несчастного en canaille, задавая ему ряд глупых вопросов и одаривая его попутно ни к черту не годными советами:

- А? Что? Да! Взаймы промсите. Вы что же думаете, что у меня денежный завод, что ли? Нужно жить экономнее, молодой человек, сообразуясь с вашими средствами! Если бы я еще сам печатал деньги - тогда другое дело!.. А то ведь я и не печатаю - не правда ли? Чего вы там бормочете? А? Что? Ничего не понимаю!

Фу, какое было гадкое чувство!

А теперь у нас в России настал подлинный золотой век:

- А, что? Просите 7 тысяч? Да какой же это счет - 7 тысяч? Не буду же я ради вас менять в лавочке десятитысячную?! Или берите целиком десятитысячную или подите к черту.

- Очень вам благодарен... Поверьте, что я на будущей неделе... сейчас же...

- Ладно, ладно, не отнимайте времени пустяками...

- Ей-богу, я как только получу от папы деньги...

- Да отстанете вы от меня или нет?.. Действительно, нашел о какой дряни разговаривать.

- Поверьте, что я никогда не забуду вашей... вашего...

- А чтоб ты провалился! Не перестанешь приставать - выхвачу обратно бумажку и порву на кусочки!

- Однако... Такое одолжение... Так выручили...

Сразу видно, что это старозаветный, допотопный должник.

Новый возьмет и даже не почешется.

А если вся требуемая сумма - тысяча или две, так он это сделает мимоходом, будто, летя по своим делам, на чужой сапог сплюнул.

- Сколько стоят папиросы? Две тысячи? Сеня! Заплати, у меня нет мелких. Как-нибудь сочтемся, а не сочтемся - так тоже не важно.

И Сеня платит, и Сеня смеется, распялив рот, не менее весело, чем жизнерадостный курильщик.

Позвольте рассказать об операции, которую любой из читателей может проделать в любой день недели, и которая, тем не менее, несет благосостояние на всю остальную жизнь...

Один ушибленный жизнью молодой человек, по имени Петя Козырьков, не имея ни гроша в кармане, лежал в своей убогой комнате на кровати и слушал через перегородку, как его честила квартирная хозяйка.

- И черт его знает, что это за человек?! Другие, как люди: спекулируют, хлопочут, торгуют, миллионы в месяц зарабатывают, а этот! И знакомства есть всякие и все... а черт его знает, какой неудалый! Слушайте, вы! Еще месяц я вас держу и кормлю, потому я вашу покойную маму знала, а через месяц, со всеми бебехами вон к чертям свинячим! Вот мое такое, благородное, честное слово...

А, надо сказать, Петя не зря лежал: он дни и ночи обдумывал один проект. Теперь же услышав ультиматум, дарующий ему совершенно точно один месяц обеспеченной пищей и кровом жизни, Петя взвился на дыбы, как молодой конь, и, неся в уме уже выкристаллизованное решение, - помчался на Нахимовский проспект.