Читаем Повести и рассказы полностью

Нащупав пальцем тонкую, как паутина, спираль, я подцепил ее ногтем и, размотав, вытащил. Заодно вынул и два каких-то молоточка, соединенных дужкой.

- Ну, что? - спросил писатель, с недоумением следя за моей работой.

- Да, что ж! - пожал плечами, выковыривая из футляра последние остатки механизма. - Часы как часы. Тут столько всякого напутано, что сам черт не поймет!

Он вскочил, бросил растерянный взгляд на выпотрошенные часы и вскричал:

- Да, вы-то сами... понимаете ли что-нибудь в часах?

- Как вам сказать... Скорее не понимаю, чем понимаю.

- И вы никогда не занимались часовым делом?

- Откровенно говоря, нет. Вот только сейчас... немножко.

Он заревел, собирая в опустевшие часы все свои колесики, пружинки и молоточки:

- Так какого же вы дьявола, ни черта не смысля, беретесь не за свое дело?

Заревел и я:

- А вы-то тоже! Какого дьявола взялись за литературу, ни черта в ней не смысля? Что ж, по-вашему, починять часы труднее, чем написать хорошее литературное произведение?

Потом мы оба сразу остыли. Он засмеялся и сказал:

- Ну, черт с ними! Если эта моя вещица не подойдет, принесу другую.

- Ладно! - согласился я. - Если еще будут у вас часики, притащите и их. Может быть, мы оба в конце концов научимся.

НА СЕВОСТОПОЛЬСКОМ БЕРЕГУ

Борцы

На первом организационном собрании "Общества русских граждан, сорганизовавшихся для борьбы о спекуляцией" ("Обспек") - инициатор организации Голендухин говорил:

- Господа! Не только административными мерами нужно бороться со спекуляцией! На помощь власти должны прийти сами граждане, должна прийти общественность! Посмотрите на Англию (и все посмотрели на Англию) - там однажды торговцы повысили цену на масло всего два пиастра на фунт - и что же! Вся Англия встала на ноги, как один человек - масло совершенно перестали покупать, всеобщее возмущение достигло такой степени, что...

- Простите, - поправил Охлопьев, - но в Англии пиастров нет. Там пенни.

- Это все верно. Я сказал для примера. Обратите внимание на Германию (и все обратили внимание на Германию) - там на рынке фунт радия стоит...

- Я вас перебью, - сказал Охлопьев, - но радий на фунты не продается...

- Я хотел сказать - на пиастры...

- Пиастры не мера веса...

- Все равно! Я хочу сказать: если мы сейчас повернемся в сторону России (и все сразу повернулись в сторону России), то... Что мы видим?!

- Ничего хорошего, - вздохнул Бабкин.

- Именно, вы это замечательно сказали: ничего хорошего. У нас царит самая безудержная спекуляция, и нет ей ни меры, ни предела!.. И все молчат, будто воды в рот набрали! Почему мы молчим! Будем бороться, будем кричать, разоблачать, бойкотировать!!

- Чего там разоблачать, - проворчал скептик Турпачев. - Сами хороши.

- Что вы хотите этим сказать?

- Я хочу сказать о нашем же сочлене Гадюкине.

- Да, господа! Это наша язва, и мы ее должны вырвать с корнем. Я, господа, получил сведения, что наш сочлен Гадюкин, командированный нами за покупкой бумаги для воззваний, узнал, что на трех складах, которые он до того обошел, бумага стоила по 55 тысяч, а на четвертом складе с него спросили 41 тысячу... И он купил на этом складе 50 пудов и продал сейчас же в один из первых трех складов по 47 тысяч.

- Вот-те и поборолся со спекуляцией, - вздохнул Охлопьев.

- Ловко, - крякнул кто-то с некоторой даже как будто завистью.

- Именно, что не ловко, раз попался.

- Внимание, господа! - продолжал Голендухин. - Я предлагаю пригвоздить поступок Гадюкина к позорным столбцам какой-нибудь видной влиятельной газеты, а самого его в нашей среде предать... этому самому...

- Чему?

- Ну, этому... Как его... Остро... остра...

- Остракизму? - подсказал Охлопьев.

- Во-во! Самому острому кизму.

- Чему?

- Кизму. И самому острейшему.

- Позвольте: что такое кизм?

- Я хотел сказать - изгнание! Долой спекулянтов, откуда бы они ни появлялись... Но, вместе с тем, мы должны и отдавать дань уважения тем коммерсантам, которые среди этого повального грабежа и разгильдяйства сохранили "душу живу". Я предлагаю послать приветствие оптовому торговцу Чунину, который, получив из-за границы большую партию сгущенного молока, продает его по 1100 р., в то время, когда другие оптовики продают по 1500, и это при том условии, что сгущенное молоко еще подымется в цене!!

- А где он живет? - задумчиво спросил Бабкин.

- А вам зачем?

- Да так зашел бы... поблагодарить. Отдать ему дань восхищения...

- Он живет, Соборная, 53, но дело не в этом...

Встал с места Турпачев.

- Предлагаю перерыв или вообще даже... Закрыть собрание...

- Почему?

- Да жарко... И вообще... Закрыть лучше. До завтра.

- Да! - сказали Грибов, Абрамович и Назанский. - Мы присоединяемся. Закрыть.

Большинством голосов постановили: закрыть.

У ворот дома Соборная, 53 - столкнулись трое: Абрамович, Бабкин и Грибов.

- Вы чего тут?

- А вы?

- Да хочу зайти просто... От имени общества принести благодарность Чунину, этому благородному пионеру, который на фоне всеобщего грабежа, сияя ярким светом...

- Бросьте. Все равно опоздали!

- Как... опоздал?

- Свинья этот Голендухин. А еще председатель! Инициатор...

- Неужели все скупил?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул: Годы прострации
Адриан Моул: Годы прострации

Адриан Моул возвращается! Годы идут, но время не властно над любимым героем Британии. Он все так же скрупулезно ведет дневник своей необыкновенно заурядной жизни, и все так же беды обступают его со всех сторон. Но Адриан Моул — твердый орешек, и судьбе не расколоть его ударами, сколько бы она ни старалась. Уже пятый год (после событий, описанных в предыдущем томе дневниковой саги — «Адриан Моул и оружие массового поражения») Адриан живет со своей женой Георгиной в Свинарне — экологически безупречном доме, возведенном из руин бывших свинарников. Он все так же работает в респектабельном книжном магазине и все так же осуждает своих сумасшедших родителей. А жизнь вокруг бьет ключом: борьба с глобализмом обостряется, гаджеты отвоевывают у людей жизненное пространство, вовсю бушует экономический кризис. И Адриан фиксирует течение времени в своих дневниках, которые уже стали литературной классикой. Адриан разбирается со своими женщинами и детьми, пишет великую пьесу, отважно сражается с медицинскими проблемами, заново влюбляется в любовь своего детства. Новый том «Дневников Адриана Моула» — чудесный подарок всем, кто давно полюбил этого обаятельного и нелепого героя.

Сью Таунсенд

Юмор / Юмористическая проза