Повесть о Великой стене

— Я достиг предела богатства и почета, а когда доходят до предела, начинается падение. Я не знаю, где распрягу своих коней.

Когда гости удалились, уже близился рассвет и час утреннего приема императора. Ли Сы вышел на террасу и, вдыхая запах распустившихся ночью цветов, думал:

«Если бы мой слуга не передал Хань Фэй-цзы посланного мною яда, все это принадлежало бы ему, а не мне. Он, а не я был бы чэнсяном. Император восхищался его книгами и ценил его выше меня. По моему лживому доносу его заключили под стражу, а когда государь раскаялся, Хань Фэй-цзы уже не было в живых. Быть может, это было напрасно? Быть можэт, я был бы счастливей, ничего не страшась, ни о чем не жалея, ничего уже не желая? Ай-я! Труд' но убедить самого себя…

ШИ ХУАНДИ ПРИНИМАЕТ ВЕЛИКОЕ РЕШЕНИЕ

В это утро Ши Хуанди принял полководца Мын Тяня в небольшой комнате, в тесном кругу самых близких своих советников. Император сидел, поджав ноги, на низком табурете, одетый в простой черный халат, и среди приближенных, блистающих золотом и драгоценностями, был подобен грозовой туче в небе, сверкающем вспышками молний. Было раннее утро и прохладно. Прижав руки к груди, Мын Тянь подавил дрожь.

— Говорите, — сказал император.

Мын Тянь поднял на него свои смелые глаза и заговорил:

— В тот год, государь, когда вы объединили под своей властью всю Поднебесную и в стране наступил конец бедствиям и навеки было сложено оружие, вы послали меня на север покорить варваров тун и ди. Я исполнил ваше повеление и кочевники отогнаны от наших границ.

— Ваш дед был верным слугой моего деда, а вы — мой верный слуга и друг, — сказал император. — Что же вы открываете и закрываете рот, как большая рыба, выброшенная на берег? Можно подумать, что вы не все сказали и боитесь продолжить свою речь.

— Мой дед пришел из Ци, чтобы служить циньскому государю, — заговорил Мын Тянь. — В первый год он напал на Чжао и взял тридцать семь городов. Во второй год он напал на Хань и взял тринадцать городов. В третий год он напал на Вэй и взял двадцать городов. В нашей семье не было трусов. Право делает смелым, и я не боюсь, государь. Но я простой солдат, не обучен свивать слова узором, и мысль моя смутна. Тяжкая забота давит мне сердце. Вчера я отогнал варваров. Но сегодня, кто знает, быть может, пока я спешил в Саньян, кочевники снова вернулись и вновь нарушают наши границы…

«Он не умеет убеждать, — подумал Ли Сы. — Он говорит слишком пространно и расплывчато. Император утомлен его вычурным красноречием и не согласится с ним, к чему бы ни клонилась его речь».

А Мын Тянь продолжал говорить своим громким и ровным голосом, будто бил барабан, обтянутый кожей крокодила:

— И вот в моей тупой голове ворочается мысль. Ведь, готовясь к битве, облачаются в доспехи, а тот, кто подставит врагу голую грудь, не убережет ее от смертельной раны. В старые времена государства, защищаясь от воинственных соседей, ограждали свои земли высокой стеной. В тех местах, где еще сохранились развалины этих стен, легче отражать набеги кочевников, и сами они избегают этих мест, а ищут незащищенные проходы. Вот я подумал, что, быть может, хорошо было бы соединить остатки этих сооружений и опоясать всю границу на западе и севере единой великой стеной. Эту мысль подсказал мне не страх, неведомый мне, но забота о людях и желание служить моему повелителю.

Ши Хуанди рассмеялся коротким смехом и воскликнул:

— Что же я, деревенщина, огораживающий забором свой двор от соседа? Разве можно перекопать гору Тайшань, словно грядку, и выпить одним глотком Желтую реку? Разве можно опоясать стеной мои необъятные владения?

Под звуки этого смеха все присутствующие отвернулись от Мын Тяня, как подсолнечник отворачивает от тени свой золотой цветок, а он стоял посреди комнаты, одинокий, как сосна, и не находил слов для ответа. В это мгновение молниеносная мысль озарила Ли Сы:

«Император смеется неискренне. Его глаза сверкают, и он прячет их. Мне кажется, что насмешкой он прикрывает свое желание. Но нужна ли эта стена? Хватит ли войск защитить ее на всем протяжении? Постройка стены отвлечет крестьян от только что розданных им земель, и это грозит всей стране голодом. Но это будет великое предприятие, равного которому не было. Император завидует славе Великого Юя, остановившего потоп. Он не боится нападения, не считает потерь. Он жаждет великих дел, их цена ему безразлична. Он хочет строить эту стену, но колеблется высказать согласие. Он желает, чтобы его убедили. Он возненавидит тех, кто этого не понял. Если я не хочу потерять его благосклонность, я должен поддержать его прежде, чем он выскажется…

Все эти различные мысли мелькнули одновременно, как случается с игроком в шахматы, когда, бросив один взгляд на доску, успевает он предусмотреть все разнообразие возможных ходов и предугадать исход игры. Прервав общее молчание, Ли Сы заговорил: