Повесть о Сергее Непейцыне

— Что в двадцать лет в деревне осесть не хочешь, а полагаешь надобным служить, за то хвалю. Самый дурной закон тысяча семьсот шестьдесят второго года дворянам право дал не служить вовсе. Законом сим к правлению неспособный Петр Третий как бы зачеркнул мудрое Петра Великого учреждение, по коему от всех дворян требовалась отдача жизни своей на пользу государственную взамен благ, им даваемых. Если б еще, свободными от службы соделавшись, принялись хозяйство блюсти в вотчинах и богатства страны умножали, то дело бы. Но более борзыми, коннозаводством или сутяжничеством завлеклись. Думают, хозяйство само идти может, и на старост положились, как монарх плохой на министров… И, вновь нас с тобой касаясь, скажу, что владели бы имением хоть в сотню дворов, то стал бы тебя уговаривать, службой пренебрегая, хозяйству себя посвятить. Владелец знатного имения сим состоянием обязуется о подданных пещись, в обиду их соседям и чиновникам не давать…

— А мистер Говард полагал, что помещики должны крестьян своих вольными соделать, — сказал Сергей. — Он прямо так и спрашивал меня, отпущу ли моих на волю?

— Столь же прямо скажу, что, как он, не думаю, — ответил Семен Степанович. — Но ты что говорил?

— Что не владею еще людьми, что у нас не принято на волю отпускать целые селения, но что Филю полагаю освободить.

— Правильно сказал, — подтвердил дяденька, — У нас пока принято раздавать государственных крестьян любимцам царским, сиречь от веку свободных людей к выгоде придворных бездельников в рабов обращать. А попробуй-ка своих, помещичьих, крестьян освободить, как Говард твой за справедливое почитал! Тут помешать у всех охота сыщется. Я, брат, после встречи с Ушаковым немало о сем думал и с Алексеем Ивановичем толковал.

— А где он, жив ли?

— В кампании со шведами отличился, теперь в Выборге комендантствует, книги мне посылает, в гости зовет. Так вот, мы все вокруг сей материи обговаривали, и был у нас пример в глазах. Сродственник Алешин захотел крестьян своих на волю отпустить и бумаги уже все заготовил, но как узнали губернатор, предводитель дворянства, соседи-помещики, то всполошились, стали уговаривать, опасности того растолковывать, чуть ли не бунт всеобщий предрекать. Губернатор напрямик сказал, что государыне такой поступок неугоден. А когда довод не подействовал, то знаешь что добавил? Будто наместник того края прямо царице сию оказию доложит и она тех в государственные переписанных его бывших крестьян опять кому-нибудь в собственность крепостную пожалует. Раз стали государственные, то она и вольна ими распорядиться. Понимаешь, какую подлость учинить готовы?

— Что же он? Отступился? — спросил Сергей.

— Хуже — запил. И через полгода в Оке утонул, с парома свалился. А крестьяне брату его, заурядному тирану, достались. Но нам с Алешей то уроком стало, что действия свои надобно согласовывать с миром, в котором живем. И вот к чему мы пришли. Немногие нам известные честные дворяне оттого и честны, что, служа, от крестьян своих на прожиток получают. А лишись они сего доходу, то и честность прахом пойдет… Ты не маши рукой, а вдумайся. Положим, некоторые, честнейшие, выдержали бы, служа и без той подкормки, но большинство бессомненно сбились бы. Привычки у нас барские, а что делать умеем? Ничего ровняком, кроме как командовать. И опять скажу — по петровскому разумному закону дворянин назначен государственный интерес блюсти, на страже его стоять в войске или в суде, в коллегиях, для чего с детства наукам обучается. И понятно было, за что на его кормление крестьяне работают. А теперь как стало? Вотчины у кого многолюдные, тому служить зачем? А кто беден, для прокорму служит и малым жалованьем на стяжательство толкаем. Круг замкнутый и для всех порочный… Вот я и предпочитаю в облаках не витать, на волю мужиков не отписывать и, служа, хозяйничать по разуму и совести. Не пришло время в России про освобождение рабов всерьез толковать, А теперь ты скажи, как полагаешь о сей материи.

— Полагаю, что господин Говард был прав и само владение людьми противно естеству человеческому, — сказал Сергей.

Семен Степанович пристально вгляделся в лицо племянника.

— А ответь, вольнодумец, как на духу, при таких мыслях но случалось тебе в сердцах в зубы дать Фоме хоть разок?

— Нет, не случалось.

— Ну, и то хорошо. А частым бывает, что господа на словах агнцы, а в дому своем деспоты сущие. Не раз слыхивал рассуждения, сколь рабство ему противно, — дошло и сюда, что модно в столице такое болтать, — а потом узнаешь, что рекрута соседу продал, а то в Сибирь за малую повинность человека сослал. Знаешь ли, что и такое право помещику дано мудрой нашей государыней? Словом, часто у нас на языке мед, а за спиной палка… Сам же, как особенно тошно станет, тем утешаюсь, что, пока Ступиным правлю, никого несчастным не сделал. И по второму, по городническому, естеству радуюсь, что нет почти в граде сем, а следственно, мне поднадзорных, господ с дворовыми людьми.

— А то жаловались бы, а вы их защитить не могли? — догадался Сергей.