Повесть о Предславе

– Молиться тебе надо более, заблудшая твоя душа, – важно, словно с амвона говорил, ронял в ответ слова Анастас. – Грешен ты, боярин. Вижу, кривы пути-дорожки твои. От одного князя ко другому бегаешь. Не годится тако. Кто ж не знает, как под Любечем ратников князя Святополка ты сёк?

– Дак не по своей же воле. – Ивещей от деланого умиления едва не пустил слезу. – Отобрал бы у меня Ярослав волости…

– Вот! – изрёк, подняв вверх перст, епископ. – Волости! Корыстолюбив ты, сын. Юдоль земная, помыслы грешные овладели душою твоею! Вот оно! А ты к Господу возопи, колена пред иконами преклони, слезу оброни, о высоком, о вечном помысли! Что там богатство? Что ценности?

Понял Ивещей, что кроется за словами Анастаса. Ответил коротко:

– Еже поможешь, отче, двадцать гривен дам на церковное устроение!

Анастас виду не подал, кивнул токмо:

– Вижу, что ты, боярин, воистину полон искреннего раскаяния. На богоугодное дело гривны жалеть не следует.

На том они расстались, и вскоре уже сидел боярин Фёдор Ивещей в княжеской думной палате в первом ряду. С Володарем, правда, былой дружбы не наладилось, холодно встретил его нынешний краковский кастелян, заметил лишь, усмехнув криво, когда повстречались единожды в переходах дворца:

– Всё бегаешь, боярин, всё переветничаешь.

– Кто б баял, – угрюмо пробормотал в ответ Ивещей, зло осклабясь.

На этом короткий их разговор и окончился. Разошлись друзья-вороги, и каждый стал помышлять о себе.

…Без малого три месяца стояли ляшские ратники в Киеве. Союзников своих – немцев, которых дал ему в помощь король Генрих, и венгров – Болеслав отпустил домой, а своих воинов определил на постой по русским городам – во Вручий[171], в Любеч, в Переяславль, в Белгород направлены были отряды поляков, которые без стеснения грабили мирных жителей, отбирая у них последнее добро и скот. То же самое творилось и в Киеве. Когда же вновь посаженный на стол Святополк принялся жаловаться тестю о притеснениях, Болеслав не стал его даже слушать. Вообще он распоряжался в Киеве сам, Святополка же держал за какого кастеляна или посадника. В спеси своей и чванливости не замечал польский властитель злобных чёрных очей зятя. И как оказалось, зря.

Фёдора князь Святополк вызвал к себе внезапно поздно вечером. Сидели вдвоём при свете лучины в одной из маленьких камор дворца, пили холодный пенистый ол, думали, как быть.

– Совсем обнаглел проклятый лях, – жаловался Святополк. – Бесчинства одни творит. До того дошло, что в Любече простой люд поднялся, нощью всех ляхов, коих туда на постой определили, перерезал, яко кур. Вот думаю, ума не приложу, как от ляхов нам избавиться. Может, посоветуешь что? Опытен ты, боярин. Как бы нам сделать, чтоб утёк тестюшко мой в свою Польшу болотную?

И присоветовал ему шепотком лукавый Ивещей:

– Тут и думать особо нечего. Как в Любече, так надо… чтоб везде было. И в Белгороде, и во Вручии, и в Родне. И в Киеве самом. Испугается тогда Болеслав, уберётся подобру-поздорову.

– Что, опять убийства, кровь?! – ужаснулся Святополк.

«А когда братьев убивал, не кровь была рази?!» – хотел ответить ему боярин, но удержался. Сказал по-иному:

– Что делать? Коли такое творят…

– Тогда учини, слышь, Фёдор, учини в Киеве резню! Пускай кровь ляшская рекою польётся! А я в иные грады тотчас людей пошлю! – Глаза Святополка вспыхнули, заблестели огоньками.

Что-то волчье, нечеловеческое виделось в выражении его вытянутого лица, обрамлённого долгими пепельными волосами.

«Господи, прости! Из ума он, что ль, выжил?!» – Фёдор с опаской, искоса посматривал на собеседника. Наконец, решившись, промолвил:

– Я содею. Токмо, княже, на всё ить гривны надобны. Ну, чтоб людишек нанять нужных.

– Сколько? – нетерпеливо вопросил князь.

– Сто гривен.

– Получишь, боярин. Хоть тотчас. Токмо дело спроворь. Вельми тебя прошу! Тошно мне тестево нахальство терпеть!

…Наутро заявился Фёдор Ивещей в дом покойного воеводы Волчьего Хвоста. Отыскал в верхних палатах Любаву, всё такую же ленивую, рыхлую, с синяками под глазами. Опустилась в последнее время Хвостовна, стала пить, днями не выходила из терема.

– Кто тебя сильничал, ведаешь? – мрачно спросил Ивещей.

– Ведаю, – просто ответила Хвостовна. – С Володарем были там.

– Пришла пора отплатить тебе за позор. Ввечеру созовёшь сотников ляшских, кои на Подоле и на княжом дворе столуются, к себе в хоромы. Вели прибрать здесь всё, почистить. А как соберутся, как выпьют излиха, так наверху в светлице факел зажги. И беги тотчас подале, упрячься где до утра, а на рассвете из Киева выезжай. И не отчаивайся. Князь Святополк тя не обидит. Первой боярыней станешь, как в прежние времена.

Он лукаво подмигнул боярышне. Ошеломлённая внезапным предложением Хвостовна ответила ему слабой улыбкой.

Глава 28

Не помогало ничего: ни гнев, ни жестокие расправы. Каждый день князь Болеслав недосчитывался людей. Находили польских ратников убитыми прямо на улицах Киева или в придорожных корчмах. То же самое творилось во Вручии, в Любече, в Родне.