Повесть о Предславе

Оставшись одна, она понемногу успокоилась и стала думать о своём новом положении. Прав, выходит, был Ярослав. Жаль, что не успела она уехать в Богемию. И что теперь? Как ей быть? Что делать? Одно знала точно: за Болеслава Польского замуж она, дочь Владимира, не пойдёт ни за что.

Глава 22

Наутро к Предславе вновь явился Святополк.

– Зря ты так поступила с боярышней Любавой, – стал сетовать он. – Теперь воевода Волчий Хвост на меня осерчал, насилу уговорил его простить твоё неразумие. Пришёл с тобой потолковать.

– Это ты велел Хвостовне о Болеславе со мною баять? – спросила Предслава. – Так знай же ответ мой: не пойду за него.

– Распустил всех вас отец, ох, распустил! Где же то видано, чтоб девиц вопрошали о таком?! – Святополк сокрушённо закачал головой. – Ох, Предслава, Предслава! Из-за тя ить Болеслав чуть войну не начал. Что глядишь? Не ведала о том? Так знай! Влюблён он в тебя.

Предслава презрительно фыркнула.

– Дак не видал ведь ни разу! Как может любить?

– Портрет твой ему прислали. И возит он его с собой повсюду, словно икону, в походы, на полюдье[157] берёт. И мой тебе совет, неразумная ты девчонка: не отказывай ему вдругорядь.

– За другого я сосватана, – напомнила Святополку Предслава.

– Это за кого же? За Яромира Богемского, что ль? А ведаешь ли, что Яромир сей… ну, в общем, безудельный он. Брат родной, Удальрик, сверг его. И обретается твой Яромир у немцев. Али отец твой того не сказывал?

– Не сказывал, – мотнула головой княжна.

– Ну ты подумай, Предславушка, – голос Святополка стал вдруг ласковым, он мягко улыбнулся. – Я тебя не тороплю. Сказал, что хотел. А перед Хвостовной, будь добра, извинись.

– Не буду я, княжеская дочь, перед сей куклой разряженной себя унижать! – решительно ответила Предслава. – Не к чему было ей речи такие заводить! Никто за язык не тянул!

Святополк досадливо скривился.

– Ни при чём она тут, – сказал он. – То я ей велел тебя подготовить. Да, и ещё. Разрешаю тебе с сестрой Мстиславой видеться. Ну, пойду я.

Святополк покинул светлицу, оставив княжну в смятении.

Вечером, после трапезы вдвоём с молчаливой шляхтинкой, она попросила позвать Мстиславу. Сёстры допоздна сидели в светлице у раскрытого окна и смотрели на звёзды. Стояла жаркая июльская ночь, лёгкий ветерок дул с реки, в воздухе ощущался запах зелени.

Шляхтинка улеглась в смежной каморе и заснула, до ушей Предславы доносился её безмятежный храп.

– Отца мне не жаль, – говорила Мстислава. – Груб был со мной. Ни мать мою, ни брата Ярослава не любил. Как на духу говорю: всех их ненавидела, и Александра, и прочих. Им одно: красных девок подавай. Вот Болеслав Польский – он, говорят, дочерь свою горбатую, Марицу, любил, жалел. И замуж её пристроил, и приданое дал доброе. А наш отец! Вовсе в монастырь меня сбагрить хотел. – Мстислава усмехнулась.

– И ты о Болеславе… – Предслава наморщила носик.

– Да я так. – Сестра махнула рукой.

Предслава искоса глянула на неё.

«Господи, яко старуха! А ведь молода ещё. Лицо в оспинах да в морщинах, ходит, на палку опирается, волосы седы, персты скрючены, яко у ведьмы какой! Почто, Господи, не дал Ты ей ни красы телесной, ни разума?! Отчего содеял злой, на язык дерзкой?»

Сказала вслух:

– Зря ты, сестрица, ненавидишь всех окрест. Многие тебя жалеют.

Мстислава готова была возразить, но внезапно под окном раздался подозрительный шорох. Через мгновение в окно просунулась чья-то кудрявая голова. Предслава приглушённо вскрикнула, закрыв ладонью рот.

– Не бойся, светлая княжна. То я, Моисей Угрин, – прошептала голова.

Моисей неслышно, с кошачьей ловкостью вспрыгнул на подоконник. Мстислава поднесла к его лицу свечу.

– Чего грязной такой? Одёжка-то вся изодрана, – презрительно усмехнулась Мстислава. – Али печенеги вас с Борисом побили?

– Хуже, госпожа пресветлая. – Моисей с глубоким горестным вздохом опустился на лавку, залпом осушил поданную Предславой кружку с малиновым квасом и начал скорбный рассказ:

– Печенегов так мы и не повстречали. Решили обратно идти. Мимо Переяславля прошли, стали на ночлег на Альте-реке. Шатры, вежи походные расставили. Тут прискакал ко князю Борису из Киева гонец и молвит: княже, отец у тебя умер, а Святополк уселся на его место. Все в Киеве тебя хотят на столе видеть. Не люб киянам Святополк. Ну, Борис в слёзы и отвечает гонцу: не пойду супротив старшего брата. Его, мол, право стол киевский держать. Уехал гонец ни с чем. А Борис собрал нас и говорит: не хочу ратиться более. Идите каждый куда желаете. Ну, почти вся дружина Владимирова и разбрелась. Наш брат средний, Ефрем, в Смоленск подался. Остались возле Бориса мы с Георгием да ещё пара гридней. Вдруг посреди ночи новый гонец скачет. Тайно, от доброхота одного киевского примчал. И говорит: спасайся, княжич. Послал Святополк тебя убить. Сговорил четверых бояр вышгородских на убийство. А имена их: Путша, Еловит, Талец и Ляшко. Сатана – отец им. Скачут уже, коней торопят. И ответил князь Борис: что ж, пускай. Бог Святополку судия! И пошёл Борис к себе в вежу, на колени встал да молитве предался.

– Святоша! – презрительно хмыкнула Мстислава.