Повесть о Предславе

Стих, замер в тревожном ожидании огромный княжеский дворец. Не суетились в бабинце прислужницы, попрятались кто куда бояре, гридни, отроки, пусто было в молодечной[153]. Лишь шепталась по углам челядь, чуя беду.

Святополк, в чёрной траурной свите, уныло тряся своей козлиной бородкой, на третий день явился к молчаливой и грустной Предславе. Сел на лавку, вздохнул тяжело, вымолвил, исподлобья, с беспокойством взирая на сестру:

– Крепись, Предслава. Отец твой, князь Владимир, помер в Берестове пятнадцатого числа.

Предслава вскрикнула, выронила из рук драгоценную ромейскую ткань, на которой вышивала серебром. Сердце сжалось от боли.

– Да как же се?! Что же ты молчал, брат?! – пролепетала княжна.

– Сам токмо давеча узнал, – прохрипел Святополк. – Боялись говорить. Вдруг люд возмутится. Им бы, простолюдинам, токмо б чуток вожжи отпустить, тотчас почнут крушить да грабить.

– Как же так вышло? Вроде здоров был отец.

– Все под Богом ходим, Предслава. – Святополк называл её по имени и никогда – сестрой.

«О Господи, отче! Батюшка мой, батюшка любимый!» – Предслава не выдержала и, закрыв лицо ладонями, горько разрыдалась.

Святополк угрюмо молчал, выжидая, когда она успокоится.

– Пойду хоть прощусь с ним. Где он лежит ныне? – сказала княжна, вытерев, наконец, слёзы.

Из ларя она достала чёрный плат и долгую свиту.

Святополк сразу встрепенулся.

– В церкви Десятинной во гроб его положили. Отпели уж. Нечего тебе ходить туда. Сиди здесь.

– Да как же так! Дочь я ему родная! Непременно пойду.

– Никуда не пойдёшь! – внезапно разозлился Святополк. – Я топерича князь киевский! Меня слушай!

Он вышел за дверь, но тотчас же вернулся, ведя за собой пожилую сухопарую женщину во вдовьем наряде, с чётками в руках.

– Вот, Предслава. Сия шляхтинка за тобою присмотрит покуда. Чтоб ничего ты дурного не сотворила. И за Анастасией такожде. Ввечеру Любаву, воеводы Хвоста дщерь, в светлицу твою пришлю. Развлечёт тебя. Отныне сенной боярыней её к тебе приставлю. Как-никак, подружки. И гляди у меня!

– Что, взаперти меня держать намерен? – с презрением в голосе спросила Предслава.

– Нет, не взаперти. Вот сестру твою Мстиславу – да, под замок посадил. И княгиню Владимирову тоже. Опасны они, болтливы вельми! Да, и Алёну, мамку твою, в деревню я отослал. Нечего ей тут отираться, старой карге!

– Ах, так! – Предслава вспылила. – Хозяином возомнил ся, Святополче! А по какому такому праву ты здесь распоряжаешься?!

– Я – сын князя Ярополка, коего твой отец убил. Старший я в роду нашем, Игоревом[154]. Вот по какому праву, – спокойно ответил ей Святополк и поспешил покинуть покой.

Странно, нахлынувшее на Предславу горе словно бы отодвинулось, отступило куда-то посторонь, княжна поняла: ей предстоит теперь нелёгкая борьба. За себя, за своих близких, за будущее своё, которое рисовалось сейчас неясными бледными красками.

Вскоре явилась Хвостовна, как всегда, шумная, горластая.

– Ты, Предслава, не плачь, не горюй, – увещевала она княжну. – Что поделать? Все помирают. Вот и батюшке твому час выпал. Схоронили уж его, сама глядела. В раке[155] морморяной возлежит, а люд простой – и горшечники, и ковали[156], и кожемяки – все взахлёб рыдают по ему. Даж из сёл окрестных народец набежал. Я тож всплакнула – а как не плакать-то? Велик, велик отец твой был, княжна! За ним, яко за стеной каменной, все мы жили! И ты в том числе.

Предслава молчала. Что-то лукавое, подозрительное сквозило в речах Хвостовны. Несмотря на траурный день, была дочь воеводы разряжена, как кукла, в парчу, в волосах её сверкали жемчужины, на пальцах золотились дорогие перстни, и пахло от неё всё теми же арабскими духами.

Тем временем Хвостовна продолжала:

– Вот и надобно тебе, подружка, такую же стену каменную обрести. Чтоб спокойно жилось, в достатке, и никакой ворог бы не страшен был.

– О чём это ты тут речи завела? – подозрительно сощурившись, спросила Предслава.

Хвостовна без обиняков ответила:

– Зря ты, княжна милая, польскому королю отказала. Болеслав – вот кто тебе надобен. Государь сильный, немцев, чехов бивал. И с печенегами у него, сказывают, дружба.

– Ах, вот оно что! – Предслава гневно вскочила, схватила со стола горящую свечу и бросилась к Хвостовне. – А ну, курва, сказывай, кто тебя ко мне подослал?! Святополк?! Кто велел о Болеславе молвить?! Ну, говори немедля!

Она повалила грузную боярышню на пол, ударила ладонью по густо напомаженному лицу, крикнула:

– Отвечай! Очи выжгу!

Подбежавшая шляхтинка вырвала из девичьей руки подсвечник.

– Княжна, полно. Недостойно так вести себя, – прокаркала она.

– Ты отойди! – топнула на неё ногой Предслава. – Да, и куклу сию, – указала она на всхлипывающую от боли и обиды Хвостовну, которая поднялась с пола и отряхивала свои громко шуршащие дорогие одеяния, – сопроводи до сеней! И отныне в покои ко мне её не пускай! Понятно?!

Шляхтинка поклонилась.

– Дура набитая ты, Предслава! – обернувшись возле двери, крикнула Хвостовна. – Эх, мне б такого мужа, как Болеслав! Богатства у него не счесть!

– Ступай, ступай! И чтоб духу твоего более здесь не было! – указала ей перстом на дверь Предслава.