Повесть о Предславе

Вот поднялась, наконец, странница на холм, устало смахнула с чела капельки пота, отдышалась, опираясь на посох. С трудом согнув непослушные колени, присела она на скамью у врат. Долго смотрела странница на соседнюю гору с маковкой церкви. Ласковая добрая улыбка бежала по её сухому измождённому лицу с густой сетью морщин.

Отец Прокопий давно знал убогую, не впервой являлась она в обитель, занималась лечением страждущих в окрестных монастырских сёлах, знала толк в целебных травах и настоях. Вот и нынче, как только брат привратник доложил ему о страннице, велел он вынести ей ко вратам миску щей и хлеб. Мясо и рыбу убогая не ела – это Прокопий ведал по прежним встречам. На сей раз странница попросила самого игумена выйти к ней, передала через служку, будто имеет что сказать.

Отец Прокопий вышел ко вратам, остановился перед ней, медленно опустившейся на колени, мягким жестом велел подняться, чуть ли не силой усадил обратно на скамью.

Странница поцеловала ему руки и промолвила глухим старческим голосом:

– Чую я, отец, призывает меня Господь. Хочу перед смертью повидать подругу свою лучшую. Сил нету, не дойти мне до неё. Молю: пошли человека своего в Оломоуц, ко княгине Предславе. Передай: Майя кличет.

– Ко княгине Предславе? – засомневался удивлённый игумен. – Не ведаю, убогая, согласится ли княгиня приехать к тебе.

– Приедет она, – прикрыв веками воспалённые глаза и чуть наклонив голову, пробормотала Майя.

…Предслава прилетела в монастырь, как только получила весть от отца Прокопия. Давно не бывала вдовая королева на Сазаве и дивилась тому, как вырос и окреп за последние годы монастырь. Видно, на добро пошли её и брата Позвизда богатые вклады. Рядом с жилищами монастырской братии виднелось несколько ветряных мельниц, неподалёку от них вниз по склону тянулась цепь овинов[264] и бретьяниц[265]. На берегу реки выстроена была обширная пристань, возле вымолов качались на волнах челны. Здесь же, около пристани, стояла одноглавая деревянная часовенка с выкрашенным в зелёный цвет куполом-луковичкой и золотым крестом над ним. От вымолов к воротам монастыря, обитым листами меди, вела вымощенная диким камнем дорожка, по бокам которой строго в ряд высажены были молодые дубки.

Красиво и спокойно было в Сазавском монастыре в эту осеннюю пору. Тишину нарушали лишь удары била, созывающие братию на молитву в храм. Предслава видела, как вереница облачённых в чёрное монахов потянулась по тропе к храму Богородицы.

Майя Златогорка лежала в горнице на покрытой сукном лавке. Через раскрытое окно в покой проникал свежий вечерний воздух. Две девочки-подростка суетились возле её ложа, носили на подносах отвары трав, давали ей пить.

Предслава опустилась на лавку возле Майи.

– Звала меня, подружка? – спросила чуть слышно. – Давно с тобой не видались.

– Предслава, милая! – По лицу болящей растеклась улыбка. – Ведала, придёшь, посетишь меня в час смертный.

– Да Господь с тобой! Поживёшь ещё, Майя, побродишь по земле, полечишь снадобьями своими людей хворых!

– Нет, княжна! Извини, что так тя зову. Привыкла, с малых лет знакомы мы бо. Чую, настал срок мой. Вот, – указала она на отроковиц, – Доброслава и Звенислава, ученицы мои. Одна – из ляхов, вторая – из Будишина, мильчанка. Обе знахарскую науку ведают, обучила их. Опосля мя хворости людские лечить смогут. Передала им всё, что сама знаю. Одно токмо: дар пророческий, его не передать. От Бога се. Погляди на меня, Предславушка! Вот тако! Вижу топерича. Создашь ты здесь, на Сазаве, обитель женскую, игуменьей в сей обители станешь. Много добрых дел створишь. За сынов своих не беспокойся. Каждый из них своею дорогою пойдёт. Добрых ты сыновей взрастила. Отныне о дочерях духовных будет забота твоя. Да, вот ещё: сих сироток, Звениславу и Доброславу, такожде милостями не оставляй. Пущай покуда при монастыре живут.

Майя умолкла, тяжко вздохнула, откинула голову на подушки.

– Попа покличьте, девоньки, – прошептала она глухим слабым голосом. – Помираю. Собороваться пора.

Майя умерла ночью, на глазах у Предславы, которая при свете свечи неусыпно сидела возле её ложа.

Вот ещё одна смерть. Уходят люди близкие, родные, люди добрые. Было тяжело, горестно, но рыдать и проливать слёзы почему-то не хотелось. Закрыла Предслава Майе глаза, вздохнула, разбудила прикорнувших на лавках отроковиц, велела кликнуть игумена.

Майю схоронили в ограде церкви Богородицы, украсив могилу большим медным крестом. Среди тех, кто провожал странницу в последний её путь, оказался и некий старый монах с долгой белой бородой. С трудом признала в нём Предслава боярина Фёдора Ивещея. Вылез старик из земляной своей ямы, плёлся медленно, опираясь на сучковатую осиновую палку, плакал и всхлипывал. Заметив Предславу, подошёл к ней и проговорил: