Повесть о первом взводе

Птичкин даже не представлял себе, что такое может быть. На палубе рядами лежали тяжелораненые, а сверху их поливали свинцом из пулеметов. Один заход, другой, третий... Раненые, не в силах двинуться, отползти в сторону, молча смотрели в небо, сжав зубы, без стона, без крика встречали смерть... Пули стучали, как град. Под их ударами вздрагивали, шевелились, поворачивались уже не раненые, а дважды, трижды убитые... Птичкин плакал от бессильной злости. И клялся, что будет убивать фашистов, где только увидит. Только о том и будет думать, чтобы убивать их. Потому что это были не люди. Люди бы не смогли так.

Потом появились наши истребители и отогнали фашистов. Вызванный по радио эсминец проводил теплоход до порта.

В госпиталь Птичкина привезли не только с пробитым пулей плечом, но и с двумя ранениями в грудь. Восемь месяцев провалялся он в госпиталях. Потом батальон выздоравливающих, запасной полк, курсы младших командиров и снова запасной полк. И только после этого - сюда, в полк противотанковой артиллерии.

Вначале все ему не нравилось. Но после первого боя, когда он увидел, как горят немецкие танки, Птичкин решил, что и здесь можно воевать.

Постепенно брали у Птичкина верх природный оптимизм и веселый характер. Он по-прежнему шутил и не унывал, когда было трудно. И только когда видел фашистов, мгновенно менялся... Исчезала улыбка, серые глаза темнели.

Птичкин хотел стать наводчиком - сам бить по танкам. Но Логунов назначил его командиром орудия, и Птичкин подчинился. Принять орудие у Логунова - это тоже кое-что значило.

* * *

- Перекур! - объявил Птичкин и с силой вогнал лопату в кучу рыхлой земли. Он стер со лба обильный пот. Симпатичная русалочка на его руке поблекла от пыли. Только хвост у нее, по-прежнему, был ярко-синим.

Трибунский положил лопату рядом с собой и присел на горку прохладной земли. Если у Птичкина от пота взмокло только лицо, то Трибунский был мокрым до пояса, и до пояса покрыт прилипшей к телу белесой пылью.

На четвереньках из раскопа выполз Гольцев и устало поднялся, распрямляя спину.

- Ну и служба, - пожаловался он. - Я, когда покупатели приехали, попросился в ваш полк, потому что - танкоистребители. Это, же какая, я думал, красота. Гвардейский значок, пушечки на рукаве и истребляй танки... А когда нет танков, отдыхаешь на природе.

- Что тебе не нравится? - поинтересовался Трибунский. - Ну народ пошел... - пожаловался он неведомо кому. - Природы, к которой ты, Гольцев, стремишься, вокруг нас полно. Я бы, даже, сказал, что иногда наблюдается излишество. А истреблять танки очень просто...

- Спасибо, знаю я как это делается, - Гольцев посмотрел на лопату, патом на покрытые мозолями ладони... Так мы же не воюем. Мы все время, землю роем, как кроты. Я за два месяца только один раз и видел, как танки горят. Землекопы мы, вот кто. Я этой лопатой вот так навоевался, - он провел по горлу ладонью, позволил каждому представить, как он навоевался лопатой.

- Какой же ты еще салага, Гольцев, - добродушно ухмыльну лся Птичкин. - Такой большой, и вроде, даже умный, а рассуждаешь, как бревно неотесанное. Не понял еще самого главного.

- А что самое главное? - Гольцев с интересом уставился на Птичкина.

- Этого я тебе не скажу. И никто не скажет. До самого главного, надо, Гольцев, самому дойти.

- Хорошо, дойду я и до самого главного, у меня терпения хватит, - сообщил Гольцев. - Но я сейчас о том, что мы не пехота. Пусть пехота копает свои окопы. А наше дело - стрелять.

- Ты наверно думаешь, что мне нравиться копать? Или Трибунскому? Что это у нас увлечение такое... Нам, Гольцев, просто жить хочется, - сообщил Птичкин. - Если ты стремишься истреблять танки, так ты сначала привыкни землю копать. А то, понимаешь, некому будет истреблять эти танки. И когда ты это сообразишь, тебя от лома или лопаты не оторвешь, как сейчас невозможно оторвать от нее Григоренко. Григоренко, вылазь! - повысил он голос.

- А як фрыци прылетять, куды ж командыр орудия ховатысь полизэ? - поинтересовался Григоренко, продолжая выбрасывать землю.

- Кустов кругом полно. Если понадобится, можно будет и под кустик спрятаться.

Григоренко выпрямился, оперся на лопату и с любопытством посмотрел на Птичкина.

- Колы ж цэ ты таким хоробрим зробывся? - спросил он, налюбовавшись на своего командира. - Подывлюсь я на тэбэ, як прилэтять. Ты ж тоди, як ямку з долоню найдэшь, то скорийш голову ховаты в ней будэшь, а куды казенну часть динэшь? Бэз ней тэж нэ обийдешься. Колы, напрыклад, присисты тоби сподобытся.

Григоренко демонстративно отвернулся и снова зазвенел лопатой. Из щели густо полетели комья земли. Силенки у Григоренко хватало, да и сноровки тоже.

- Слышал, - повернулся Птичкин к Гольцеву. - Если Григоренко, этот ленивый, как байбак, Григоренко, с его отвращением к физическому труду...

Птичкин говорил громко, чтобы Григоренко услышал его. И Григоренко слышал. Он перестал копать, положил руки на край раскопа и с интересом уставился на Птичкина.