Повесть о любви и тьме

– Напротив ванной находилась дверь в комнату Ксении и ее дочери Доры, которую Ксения, по-видимому, родила от предыдущего хозяина дома, городского головы Лебедевского. Я думаю, что в купчую на дом Лебедевский внес параграф, запрещающий папе выселять Ксению Дмитриевну с Дорой, а также Любовь Никитичну, аристократку, которая со своими двумя дочками жила за занавесом в конце коридора.

Может, ты помнишь, что когда-то я жила с вами в Иерусалиме, на улице Амос, буквально у вас за стеной? Я работала медсестрой в больнице “Хадасса”, и мой муж Бума приезжал из Тель-Авива каждую пятницу и оставался у меня на субботу. Был у меня там такой закуток без окна, и я, вспомнив занавес княгини, устроила себе с помощью шкафа и занавески некое подобие кухоньки с примусом, чайником и корзинкой для хлеба…

Дора эта была просто красавицей, лицо как у Мадонны на иконах, формы округлые, но талия тонкая-тонкая, как у осы. Глаза карие, огромные, ну вылитая лань. Но была она не совсем нормальной. Лет в пятнадцать влюбилась в поляка по фамилии Криницкий, который, похоже, был любовником ее матери Ксении. Пан Криницкий жил на углу улицы Чечьего мая и улицы Немецкой, рядом с почтой.

Ксения готовила для Доры еду только раз в день, под вечер, тогда же она обычно рассказывала ей историю с продолжением, и мы, три сестры, неслись туда со всех ног, чтобы тоже послушать. Она была мастерицей рассказывать странные истории, от которых порой волосы вставали дыбом. За всю мою жизнь не встречался мне человек, который умел бы так рассказывать. И по сей день помню одну из историй Ксении Дмитриевны.

Жил-поживал деревенский дурачок Янушка, каждый день матушка снаряжала его отнести еду старшим братьям, работавшим в поле. Путь его лежал по мосту. Самому Янушке, бесполезному дурачку, мать выделяла на день лишь краюху хлеба. Однажды посередке моста возникла дыра – точнее, то был не мост, а плотина, а потому вода начала быстро уходить, грозя затопить всю долину. Янушка, который как раз проходил по плотине, по глупости своей достал ковригу и заткнул ею дырку, решив, что теперь долину не затопит. А мимо случайно проезжал старый царь, он все видел, подивился и спросил у Янушки, зачем он это делает. “А как же иначе, ваше величество? Я ведь сделал это, чтобы не было потопа, чтобы люди здесь, боже сохрани, не утопли”. – “А это твой единственный кусок хлеба? – спросил старый царь. – Что же ты теперь будешь есть целый день?” – “Ну, если я сегодня не поем, ваше величество, что за беда? Поем завтра”. Старый царь, не имевший сыновей, так восхитился поступком Янушки и его ответом, что тут же на месте решил сделать его своим наследником. Царя все сочли глупцом. И даже когда Янушка уже восседал на троне, люди продолжали смеяться над ним, вся страна над ним потешалась. Да и он сам потешался над собой: целыми днями сидел на троне и рожи занимательные корчил. Но постепенно выяснилось, что за время правления Янушки-дурачка ни разу не вспыхнула война, потому что он просто не умел обижаться и не знал, что полагается копить обиды да мстить за них. В конце концов генералы убили Янушку и захватили власть, и им сразу же помстился обидным запах коровника, который ветер доносил из соседней крестьянской страны. И они немедленно объявили ей войну. И все пали на той войне, да и плотину, дыру в которой будущий царь, Янушка-дурачок, заткнул краюхой хлеба, взорвали. И все-все люди в долине той погибли, в том числе и благодушные весельчаки. Целых два царства утопли.

* * *

Мой дедушка Нафтали Герц Мусман родился в 1889 году.

Бабушка Ита родилась в 1891-м.

Тетя Хая родилась в 1911-м.

Фаня, моя мама, – в 1913-м.

Тетя Соня – в 1916 году.

Три девочки семейства Мусман учились в гимназии “Тарбут” в Ровно. Затем Хаю и Фаню, одну за другой, отправили в частную польскую гимназию. После нее Хая и Фаня поступили в Пражский университет – в антисемитской Польше конца двадцатых годов евреев в университеты не принимали.

Моя тетя Хая поселилась в Эрец-Исраэль в 1933 году. Она занимала определенное положение в партии “Сионистский рабочий” и в тель-авивском отделении Союза работающих матерей. Так Хая познакомилась с некоторыми выдающимися еврейскими лидерами тех дней. Она нравилась многим мужчинам, и среди ее восторженных поклонников были и те, чья звезда восходила на небосклоне Рабочего совета, столь влиятельного в те дни. Но замуж она вышла по любви, ее избранником стал Цви Шапиро, рабочий из Польши, веселый и добрый. Со временем он стал работать администратором в больничной кассе, а затем занимал пост административного директора в государственной больнице в Яффо.