Повесть о дупле Уцухо-Моногатари. Часть 2

Тем временем[106] прибыли второй советник министра Тайра Масаакира, старший советник министра Фудзивара Тадатоси и советник сайсё Минамото Санэмаса. Перед гостями поставили столики с едой, несколько раз наполнили чаши вином. Начали играть на музыкальных инструментах. Ни Накатада, ни Судзуси не принимали участия в музицировании, но сидя лицом друг к другу, спокойно разговаривали.

— Ничто не сравнится с переменчивостью человеческого сердца, — говорил Судзуси. — Я и представить не мог, что стану зятем Масаёри и поселюсь в его усадьбе. Когда Фудзицубо переехала во дворец наследника престола, я не знал, что мне делать, уйти в монахи или умереть. Мне даже приходила в голову нелепая мысль подать жалобу государю, как сделал Сигэно. Но сейчас я вспоминаю об этом как о помешательстве. Я строил планы, как добиться своего и, чтобы не дать повода к подозрениям, напустил на себя равнодушный вид и посещал разных женщин. Когда я услышал об указе относительно моей женитьбы на Имамия, я очень рассердился и хотел так или иначе отомстить. Я сказал себе: «Если Имамия некрасива, покину её после первой ночи, если же она окажется милой — после второй. Раз со мной поступили как с недалёким мужланом, так я отвечу вот чем». Имамия оказалась милой, и я, как и решил, провёл с ней две ночи. В ту ночь, когда нас призвали к императору, я думал: «Больше туда не вернусь. На этом и кончу», — и пробыл во дворце допоздна. Но чувствовал там себя я до того несчастным, что не остался на ночное дежурство и отправился к ней. Так я обосновался в этой усадьбе и живу до сих пор. Вот и сегодня принимаю здесь гостей. Если бы я был тонкой столичной штучкой, всё было бы, пожалуй, иначе.

— Может и так. Но ты причинил Масаёри много тревог, — ответил Накатада. — Наследник престола снова и снова заговаривал о въезде Фудзицубо в его дворец, и хотя Масаёри ссылался на императорский указ, наследник-таки настоял на своём. Ты же очень обиделся, по всеобщему мнению — не без оснований. Фудзицубо очень красива, и в неё были влюблены все. Но Имамия ни в чём сестре не уступает. Масаёри и его супруга холили её с детства, а когда расстроился твой брак с Фудзицубо, они были очень удручены и решили отдать тебе в жёны её родную сестру. Только Имамия младше, но столь же красива, что и сестра, — чем ты можешь быть недоволен?

— Поэтому я здесь и живу. Какой ещё дамы мне добиваться? Есть ли во всём необъятном мире женщина, похожая на Фудзицубо? Разве дело только в красоте? Как утверждают, она во всём неподражаема.

— Опиши мне её, — попросил Накатада.

— Я часто видел её. У неё прекрасные волосы, белая кожа, красивое лицо…

— И это всё? — удивился Накатада. — А что ты скажешь о её душе?

— О том ничего не знаю, — вздохнул Судзуси.

— Что же нам делать сегодня вечером?.. — засмеялся Накатада. — Да, кстати, у тебя живёт подросток, которого я когда-то уже видел. Кто это?

— Их так много, что я не могу догадаться, кого ты имеешь в виду, у меня живёт один, который раньше служил у высочайшей наложницы Сёкёдэн.

— Не он ли прислуживал на церемонии дня рождения будды Шакьямуни в бытность мою вторым советником? — стал припоминать Накатада.

— Как раз он и есть, — подтвердил Судзуси. — Его зовут Корэкосо.

— Я как-то приходил к тебе, щёлкнул веером, и одна служаночка сразу же отозвалась: «Пожалуйте вечером». Я тогда подумал, что она очень смышлёная, — припомнил Накатада.

— Это Акоги, — сказал Судзуси. — Раньше она прислуживала Фудзицубо. Сейчас таких служаночек больше нет. Если не ошибаюсь, она младшая сестра дамы Хёэ.

— Я думаю, что это младшая сестра дамы Моку. Когда я бывал во дворце, я часто болтал с ней.

Так они беседовали и не прикасались к музыкальным инструментам.

— Ты пригласил меня, и мы болтаем о всякой всячине. Пёк чему ты не играешь на кото? — спросил Накатада.

— Мне не с кем было поговорить о том, что меня занимало всё это время, — признался Судзуси, — и сейчас я рассказываю тебе всё, что приходит на ум. Вряд ли кто-нибудь станет меня слушать.

— А я так надеялся… Пожалуйста, поиграй. Я буду слушать тебя очень внимательно, — стал упрашивать друга Накатада.

— Я не играю настолько хорошо, чтобы меня сбегались; слушать, как тебя. Мужчина должен заниматься китайской словесностью, а все искусства лучше оставить,[107] — заметил Судзуси.

— Разве есть что-нибудь дороже своего ребёнка?! — воскликнул Накатада. — Что скажешь?

— Ну, мой сын пока ещё слишком мал, я даже не видел его ни разу, — признался его друг.

— Как ты можешь так относиться к сыну? — удивился Накатада. — Моя дочь только родилась — и я сразу прижал её к груди.

— Если бы у меня была такая дочка, как у тебя… — вздохнул Судзуси. — Мой сын не будет лучше меня. А если он будет ещё хуже меня, на что можно надеяться? Если бы у меня родилась девочка, я бы учил её играть на кото, дарил ей разные чудесные вещицы и с радостью предвкушал, как она будет служить во дворце и блистать там. У меня есть кладовая! полная сокровищ, необходимых для девочки.

— Дай-ка их мне, — улыбнулся Накатада. — Тебе всё равно не нужно. Подари моей дочери.