Повесть о детстве

Тетя Паша неожиданно схватила меня за плечи, обняла и поцеловала. Потом отодвинула меня от себя и вопросительно поглядела мне в глаза.

— Ведь вот как ты меня, племянничек, сконфузил!..

Евлашка бы в грудь мне уткнулся, как кутенок, и в дудочку бы засвистел, а ты меня в дурах оставил! Ну, да вперед мне наука.

Глаза у меня залились слезами, и я от любви к ней обхватил ее шею и прижался головой к ее плечу.

— Я тебя, тетя Паша, страсть как люблю.

— Милый ты мой!.. Да я тебя задарю, чем хошь.

Агафон вдруг захохотал на всю избу:

— Она, моя Пашуха-то, дай ей волю, все раздарит… От нищих да от детишек отбоя нет… Ну, а рачительница, хозяйка — нет таких на свете!

Евлашка все время пищал от смеха, а когда я бросился на шею к тете Паше, он подбежал к ней и тоже обнял ее.

Мать посадила нас на конце стола у самовара, а отец налил нам по стакану жидкого чаю и дал по куску сахару.

Перед нами стояла целая стопа горячих гречневых блинов, намазанных коровьим маслом, рядом — большая чашка сметаны.

Как всегда смелая, Катя вдруг крикнула, покрывая деловые разговоры мужиков:

— Ну-ка, Федя, прочитай-ка песню про царя Ивана Васильевича. Ведь это не сказка, а песня. Песня-то — быль.

Мать испугалась и побледнела, а отец опасливо насторожился. Бабушка растрогалась и заохала:

— Уж больно песня-то хороша. Такой песни у нас не пели… А ты не бойся, скажи ее. Гости-то послушают. Да и дедушка к сердцу ее принял.

Но я не боялся: я верил, что никто — ни дед, ни отец — не оборвет меня, потому что они уже почувствовали раньше неотразимую силу и красоту песни, а гости будут поражены и мной, и неслыханным ее очарованием. Эта песня была как будто моим талисманом: она окончательно обезоружит дедушку, покорит его, а в отце пробудит гордость за меня.

Я встал и сразу почувствовал, как внутри у меня все встрепенулось в горячем порыве. Должно быть, лицо у меня стало каким-то новым, невиданным. Все уставились на меня с удивлением. Даже дедушка высоко поднял брови и подозрительно насторожился. А я звонко, поющим голосом крикнул:

Ох, ты гой еси, царь Иван Васильевич!
Про тебя нашу песню сложили мы,
Про твово любимого опричника,
Да про смелого купца, про Калашникова,
Мы сложили ее на старинный лад,
Мы певали ее под гуслярный звон
И причитывали да присказывали.
Православный народ ею тешился
И всё слушали — не наслушались

Никто не проронил ни слова — все застыли, захваченные широкими, могучими словами.

Дед гладил бороду и тихо бормотал:

— Это про царя-то тоже… Песня-то, видно, старинная.

А отец потирал руки и, скосив голову к плечу, больше интересовался мною, чем песней, чтобы похвастаться.

Машуха сидела по-прежнему лениво, а тетя Паша ахала, качая головой, и всплескивала руками:

— Аи, батюшки! Аи, светыньки! И петь не пели, и слыхом не слыхали! Вот так дудочка. Размахнулась тетя Паша дудочкой…

Агафон, одурело нацелившись в бабушку, завыл:

Я вечор, млада, да во пиру была… Эх!

Мамынька, давай- споем с тобой на радости…

— Чего те гнет, леший!.. — прикрикнула на него Паша, и доброе лицо ее стало жестким и острым. — Парнишку-то ошарашил. Не озоруй!

Евлашка залился звонким хохотом.

— Гулять хочу, Пашка! Я зачем к тестю приехал? Кто я тебе?

— Чучело на трубе, — отрезала Паша, а Катя схватила ее за локоть и со смехом уткнулась в ее плечо.

Я оборвал чтение и, действительно ошарашенный, сел с растерянной улыбкой.

Мать взяла мою руку и сжала ее, взволнованная, с лихорадочным блеском в глазах.

Миколай Андреич уже не смеялся, а смотрел на меня пытливо, поднимая то одну, то другую бровь. Он толкнул отца под бок и кивнул в мою сторону:

— Сын-то у тебя какой, Василий Фомич! Сразил всех.

Ты ученью его не перечь.

Отец совсем растаял и, откинувшись к стене, оправдывался:

— Я бесперечь к ученью его клоню. Поеду в извоз, рифметику и катретки куплю.

— Тут не рифметикой пахнет, голова. Тут «не ветер ветку клонит, не дубравушка шумит». Федя, читай-ка еще, растревожил ты меня…

Я с радостью встал и звонко, напевно принялся читать:

Над Москвой великой, златоглавою,
Над стеной кремлевской белокаменной,
Из-за дальних лесов, из-за синих гор,
По тесовым кровелькам играючи,
Тулки серые разгоняючи,
Заря алая подымается.
Как сходилися, собиралися
Удалые бойцы московские
На Москву-реку, на кулачный бой,
Разгуляться для праздника, потешиться…