Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

И так далее. 30 часов подряд, уже без перерывов. А потом еще два дня, с жесточайшими осуждениями «нарушений законности и репрессий против честных партийцев» и повторным выступлением тов. Червенкова, честно признавшего свою вину в том, что слишком доверился покойному тов. Коларову, а также в том, что, пообещав «дорогому Трайчо Костову» помилование в обмен на признание вины, «не смог сдержать обещания, поскольку зависело всё только от Коларова».

Кое-кто, следует отметить, аплодировал. Немалая часть присутствовавших, всем обязанная зашатавшемуся вождю, сознавала, что если тот рухнет, рухнут все, и требовала понять и простить. «Обоймы» остальных не соглашались, и отдельные особо заслуженные товарищи — тоже: скажем, генерал Йонко Панов, шеф пограничников, вообще требовал «осудить не только Червенкова, но и Христозова, и Югова, и Чанкова». Это уже ни в какие ворота не лезло, и президиум, сославшись на рекомендации Москвы, попросил «не углублять противоречия» и не копаться в грязном белье.

Наконец, выкричавшись, подвели итоги. Дело тов. Костова пересмотреть, пока что «частично реабилитировав политически»; дела невинно осужденных товарищей пересмотреть чем скорее, тем лучше; тов. Червенкова с землей не ровнять, осудить за «политическую близорукость и зазнайство», признав невозможным его дальнейшее пребывание на посту премьера и главы Политбюро, возглавить которое следует смелому и принципиальному тов. Живкову.

Р-Р-РАЗГОВОРЧИКИ В СТРОЮ!

Тут, правда, слегка засбоило. С тов. Червенковым уже всё было ясно, да никто особо его и не любил, не без основания считая наглым и самовлюбленным выскочкой, а вот насчет того, кому возглавлять партию, сомнения были. Во всяком случае — в кругах по праву живых легенд (если не мифов), считавших себя «не тварями дрожащими».

«Не по лбу шапка! В партии человек пятьсот более достойных!» — настаивал тот же Йонко Панов, славный партизан. «Живков — мелочь, никто и никогда не принимал его всерьез, но мнит он о себе невесть что. Поживем еще маленько, прочитаем, что Живков сам сделал революцию в Болгарии», — вторил ему почтенный, весь в заслугах Добри Терпешев, бывший командующий НОПА, невероятно популярный в «низах». Да и другие ветераны возмущались.

Однако таким настроениям «обоймы» всех уважаемых товарищей, а также, естественно, небольшая, но сплоченная «обойма» тов. Живкова жестко сказали: «No pasaran!»[198]. За кадровые изменения, расписанные до последней завитушечки, проголосовали единогласно. Премьером, естественно, стал тов. Югов — как самый заслуженный, да еще и «жертва червенковщины». А что он был-таки главой МВД и раскручивал гонения, так «не надо раскачивать лодку».

И не раскачивали. В конце концов, всех — или, во всяком случае, очень многих — всё устраивало, так что «восстановление ленинских норм» виделось как устранение плохих товарищей, эти нормы не уважавших, и замена их хорошими товарищами, ни в чем таком не замешанными. Или замешанными, но слегка. Или замешанными сильно, но осознавшими свои ошибки. И всё.

Много позже, совсем незадолго до ухода из жизни, сам тов. Живков признается: «Мы не подумали, что в один прекрасный день может возникнуть новый культ. А основания опасаться имелись, и должен признать, что вину за них несу прежде всего я лично. Мне нелегко говорить об этом, но я делаю это с глубоким внутренним убеждением и искренностью».

Но это значительно позже. А пока премьер, как мы уже знаем, тов. Югов. Первый вице-премьер — тов. Чанков. Тоже заслуг не перечислишь. Просто вице-премьер — Райко Дамянов, опять-таки уважаемый, да и тов. Димитров его ценил. Ну и тов. Червенков, раз покаялся, а лодку раскачивать не надо, тоже остался вице-премьером — по культуре, и даже с местом в Политбюро, но уже «без особых прав». А тов. Живков — самый слабый, с самым тусклым послужным списком — остался при своих. В государстве — никто, просто главный по партии, ответственный за идеологию и кадры.