Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

Но если спринт не получился, никто ж не мешает поспешать медленно. И поспешали. В югославской Македонии разболгаривание вообще летело стремительным домкратом, а кто не желал правильно понять установку, жалуясь в Софию или даже — если статус позволял — в Москву, тот, невзирая на послужной список, улетал за решетку. Если не дальше — как легендарный, но слишком настырный Павел Шатев, один из «салоникских матросов» 1903-го, тело которого в один прекрасный день нашли на одной из битольских свалок.

В Пиринском крае, конечно, таких задвигов не было. Там просто начали раскручивать пропаганду. Но жестко и напористо, выдвигая на ключевые посты тех, кто всерьез полагал, что «сестрицы-то сестрицы, да двоюродные», получая гранты от югославов еще с королевских времен. И сообщения о творящихся там делах очень нехорошим эхом откликались в Софии — естественно, не в «красных» кругах, где слово свыше принимали как истину, а в оппозиционных.

Иначе и быть не могло. Безусловно, люди были напуганы тем, как легко новая власть списывает в расход всех, кого считает врагами, но, прожив жизнь при «фашизме» царя Бориса, еще не научились бояться взахлеб, от души и с постоянной оглядкой — во всяком случае, настолько, чтобы по свистку признать «трех сестриц» разлученными навсегда. А потому ворчали, а кое-кто и кричал. Особенно, конечно, выходцы из Македонии, издавна в столице очень влиятельные.

«Допустим, — писал в "Свободном слове" тот же Крыстьо Пастухов, пусть сто раз социал-демократ, но и македонец до мозга костей, — судьба Македонии за Вардаром жить в разделении с Болгарией. Допустим даже, что ее судьба подчиняться сербам. Трудно объяснить, при чем тут социализм или хотя бы просто марксизм, однако допустим. Но с какой стати “объединение македонского народа" должно состояться только за счет Болгарии? С какой стати "будущее мирное развитие Болгарии в тесном сотрудничестве с братской Югославией" должно быть оплачено частью болгарской земли и судьбой части болгарского народа, которую заставят не быть болгарами?»

Его непонимание разделяли многие, и старый, знаменитый, очень уважаемый марксист силою вещей становился рупором и лидером всех непонятливых, вплоть до бывших «автономистов», марксизма в принципе не переносивших на дух. А это раздражало многих, и в первую очередь тов. Тито, прямо ставившего перед Москвой вопрос о невозможности «интенсификации» процесса до тех пор, пока в Болгарии «имеют серьезное влияние чуждые коммунизму партии». Вот в Албании, дескать, их нет — и мы готовы сливаться прямо сейчас, а в Болгарии могут быть последствия, и об этом тов. Димитрову стоило бы подумать.

Логику тов. Тито в Кремле понимали и принимали. Правда, до марта 1946-го — с известными оговорками, но после Фултонской речи оговорки сняли, поскольку основной задачей момента стало формирование на Балканах единой мощной силы, способной, ежели что, сдерживать англосаксов, а то и помочь греческим товарищам в их нелегкой борьбе.

А коль скоро так, то чем скорее, тем лучше, и если болгары Пиринского края настолько политически незрелы, что не хотят обретать «македонское сознание», значит их нужно переубедить. В конце концов, разъяснял тов. Сталин на встрече с югославами и болгарами в Москве, «совершенно неважно, что население не имеет македонского сознания. Когда мы создавали Советскую Белоруссию, там тоже не было никакого белорусского сознания. Но мы крепко поработали, и выяснилось, что белорусский народ существует. Не говоря уже про Украину...».