Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

И ведь опять-таки, всё честно. Вождь «красных» всего лишь объяснил курсантам, чего теперь будет требовать государство от армии. Вот только в общественном сознании болгар армия была своего рода священной коровой, и ее принципы считались неприкосновенными. Так что реакцию несложно было предсказать, и на следующий день в газете «Свободный народ» — легальном издании легальных «объединенных эсдеков» — появился материал «Наше войско», а затем и еще один — «Не искушайте меня, лицемеры», оба за подписью Крыстьо Пастухова — старейшего, очень уважаемого социал-демократа.

Статьи били наотмашь. Автор в прах разносил «невежественных комиссаров и "народных генералов", тупо разрушающих единую, высокомотивированную, дисциплинированную и отважную армию, ничем не опорочившую себя в глазах мира» и прямо обвинял тов. Димитрова в намерении поставить армию «под контроль, сделав орудием партийной диктатуры». Без всяких враждебных вылазок. Корректно. Хотя и крайне жестко, — но г-н Пастухов отзывался о тов. Димитрове отрицательно еще с 1919-го, когда тот, не вовремя выпив, провалил стачку.

На следующий день после публикации второй статьи безпека повязала Крыстьо Пастухова, мимоходом закрыв газету. Поначалу — без каких-либо объяснений, отмолчавшись даже на возмущенный вопль британских лейбористов, очень г-на Пастухова уважавших, и личное обращение Клемента Эттли, главы МИД Великобритании, с требованием освободить арестованного, «свободно высказавшего свое мнение».

По меркам тогдашнего времени такое поведение болгарских властей было хамством, а с учетом того, что мирный договор всё еще не был подписан, — хамством, близким к суициду, и Лондон возмущенно потребовал вмешательства Москвы. Но 5 марта в заокеанском городе Фултон толкнул свою знаменитую речь сэр Уинстон Черчилль, и всё изменилось.

Еще никто не говорил о Cold War[169], мир только пытался осмыслить услышанное, но уже 7 марта Кремль обвинил USAUK во «вмешательстве во внутренние дела Болгарии и стремлении настроить так называемую оппозицию против законного правительства». А тов. Димитров, эхом, резко осадил м-ра Эттли: «г-н Пастухов является не лидером социал-демократов, но членом раскольнической группировки и арестован правильно». Всё остальное, прекрасный сэр, узнаете в ходе процесса.

А менее месяца спустя, 5 апреля, когда стало ясно, что Фултонская речь не частность, но начало чего-то принципиально нового, тов. Димитров опять-таки назвал кошку кошкой: «Народ не может дольше терпеть, чтобы кто бы то ни было мешал укреплению демократических порядков в стране, восстановлению народного хозяйства, удовлетворению насущных потребностей населения, благоприятному урегулированию международного положения Болгарии и заключению справедливого и достойного мира». То есть, короче, если враг не сдается, его уничтожают.

Часть 2. «ДА ЖИ-ВЕ-Е СВО-БО-ДА-ТА!» [170]

МАСТЕР ПЛОХОМУ НЕ НАУЧИТ

Заявление об «антинародном» характере оппозиционных сил, порожденное Фултонской речью, дало старт многим процессам, а также недоумениям и тревогам. Будет ли война? На что настраиваться, если будет? И еще масса вопросов, на которые 5-9 июня, во время визита болгарской партийной делегации в Москву, тов. Сталин дал исчерпывающие ответы.

Нет, войны, скорее всего, не будет, бояться не следует; Штаты и Лондон топырят пальцы, но ежели что-то вдруг, то Красная армия вас, товарищи, в обиду не даст. Однако, поскольку всё не так, как раньше, и действовать необходимо жестко. Прежде всего, никаких амуров с оппозицией. Баста. Она — вот и тов. Абакумов подтверждает — сидит на грантах англосаксов, которые теперь явный враг, а с агентами врага не миндальничают.

То же самое с «лешими», то есть горянами. Они наверняка — вот и тов. Абакумов подтверждает — связаны с оппозицией. И неважно, что их мало, — важно, что они есть и они с оружием, а вооруженного врага быть не должно. И невооруженного, но готового, ежели что, взяться за оружие — тоже, так что, раз уж Народные суды почистили далеко не всех, придется поработать.