Поцелуй смерти

– Ты так же безжалостна, как я, Анита. Но тебе это дорого обходится. Вызывает угрызения совести, сомнения в себе. У меня этой проблемы не было.

– Потому что ты был социопатом.

– Ты говоришь так, будто это изменилось, Анита. А это не так. Я остаюсь социопатом, только веду себя иначе – потому что ты не хочешь, потому что тебе будет плохо, если я сделаю что-то такое, о чем иногда думаю. А сама мысль сделать тебе плохо мне невыносима.

– Так я для тебя вроде Джимини Крикета?

– Натэниел мне показал этот мультик, так что я понимаю, какого черта ты этим хочешь сказать. Да, ты – мой Джимини Крикет. Ты мне говоришь, когда поступаю плохо. И заставляешь меня быть хорошим.

– Но у тебя все равно нет желания быть хорошим?

Он пожал плечами, сложил оружие в шкафчик и закрыл металлическую дверцу. Запирать не стал – можно не заморачиваться. Никто, допущенный в подземелья «Цирка», не посмеет коснуться чужого оружия. Такие недоразумения, бывало, приводили к гибели.

Он вытащил футболку из джинсов и стал снимать через голову. Медленнее, чем обычно, постепенно открывая плоский живот, выступающий сбоку участок широчайшей мышцы спины, грудные мышцы, плечи, вздувающиеся мускулами, и наконец руки, голые и массивные. Когда я глянула на его голый торс, у меня в груди на миг дыханье перехватило. Я смотрела в лицо Никки, на эти желтые-желтые волосы – такой у него был натуральный цвет – на эти пряди, упавшие клином на лицо; такая стрижка больше подошла бы завсегдатаю анимешных конвентов или рейверских танцевальных клубов. Никки умеет танцевать, что по некоторой причине меня поразило. Если бы он не был таким совершенным палачом и убийцей, то был бы потрясающим танцором в «Запретном плоде». Женщины западали бы на эту внешность, а уж очаровывать он здорово умел, когда приходилось притворяться. И танцевать он мог бы целый уик-энд напролет, просто чтобы показать, что может. Азарта соревнования у него бы на это хватило, но темперамент его не подходил для того, чтобы сделать это постоянной работой.

– Только что ты смотрела на меня и думала все то, что я хотел бы, чтобы ты про меня думала и чувствовала, а теперь вдруг стала серьезной. – Он медленно подвинулся ко мне, будто остерегаясь, будто не зная, что я сделаю, когда он подойдет. – О чем ты думаешь?

– Что я чувствую? – спросила я.

– Ты подозрительна. И ты мне не доверяешь.

– Доверяю. Я своей вампирской игрой с разумом сделала так, что теперь могу тебе доверять полностью. Но если бы я тебе не заморочила мозги, ты бы меня убил. А сейчас ты со мной живешь. Мы уже почти два года любовники, но я не уверена, что ты чувствуешь ко мне хоть что-нибудь.

– И ошибаешься, – сказал он.

Теперь он стоял прямо передо мной, и чтобы видеть его лицо, мне надо было смотреть вверх. Он положил ладонь мне на щеку, пальцами погладил волосы. Он теперь был теплее, будто в лихорадке, но это была не лихорадка. Это зверь зашевелился в нем.

– В чем я ошибаюсь? – тихо спросила я.

– Я хочу к тебе прикасаться. Хочу раздеться и всем телом коснуться твоего тела, чем больше, тем лучше. Прикоснуться к тебе я хочу всегда. Мне плохо, когда ты от меня слишком далеко – будто солнца нет на небе. Без тебя мне холодно и одиноко.

Последние слова он шепнул, склонившись ко мне.

– Это из-за подчиненности разума, – прошептала я в его губы, приближающиеся к моим.

– Я знаю, – ответил он и почти коснулся моего лица, чуть-чуть только не целуя.

– И тебе это все равно? – выдохнула я ему в рот.

Его губы коснулись моих, и каждое следующее слово было легкой лаской губ по губам.

– Целовать тебя мне хочется больше, чем хотелось чего бы то ни было на свете. А трахать тебя хочется так, как никогда ничего и никого на свете не хотелось.

– У тебя от меня зависимость.

Пришлось чуть отвернуться и освободить рот, чтобы это сказать.

– Я твой пес с замороченными мозгами.

Он повернул мое лицо так, чтобы снова наши губы соприкасались.

– И тебя это не тревожит?

– Нет. А тебя не тревожит понимание, что мне хочется слизывать кровь у тебя изо рта, что ее запах меня заводит?

И очень тихо, с легкой дрожью я выдохнула:

– Нет.

– Я хочу зажать тебя в объятиях, целовать тебя так глубоко и крепко, чтобы ты не могла мне приказать перестать. Хочу ощутить реакцию твоего тела на боль, которую я тебе причиню, и ощущать в этот момент вкус твоей крови.

По мне прошла дрожь, и не от страха. Или не только от страха. Есть грань, где игра с оборотнем может зайти слишком далеко, но острота этой грани – часть того, что доставляет мне наслаждение. В этом была правда, и я хотела этой правдой владеть.

Я выдохнула ему в губы, навстречу его теплому дыханию:

– Аа!

– Это «да»? – спросил он, взяв меня за затылок ладонью. Ох, какой большой ладонью!