Поцелуй смерти

– Да, – ответила я и поцеловала его первой, но его рука сжалась у меня на затылке и он так глубоко, так крепко поцеловал меня, что я ничего не могла бы сказать, и даже «нет». Его рука была у меня за спиной; он держал меня железной хваткой с прижатыми к бокам руками, куда сильнее, чем Ашер. Ашеру я не хотела делать больно, но Никки… он постарался, чтобы я не могла бы, даже если бы захотела. Он меня обездвижил и целовал меня, обходя языком каждую ранку, целовал и слизывал кровь изо рта. Боль была острой, и обычно я острую боль не люблю, но в момент, когда я могла бы возразить, если бы могла что-нибудь сказать, Никки перестал и начал просто целовать меня. Он умел это делать, и я ответила на поцелуй, хотя он так крепко меня держал, что я не могла податься к нему ближе, и даже этими движениями управлял только он. Он коснулся самой глубокой ранки – и я ощутила вкус свежей крови.

Он глухо застонал, выпрямляясь и отрывая меня от земли. Вдруг мои ноги заболтались в воздухе, но тело было прижато к нему так прочно, что никак не упасть. Безопасно – и в капкане. Я не могла понять, то ли мне это нравится, то ли я боюсь. Заколебалась в нерешительности, но так как мне это не было неприятно, следующий звук, изданный Никки, оказался низким мурлычущим рыком. Этот звук наполнил мне рот, отдался дрожью во всем теле, а потом нашел во мне тот глубокий центр, где уже началось шевеление. Бронзово-золотая тень поднялась из темноты, и я увидела, как рысит моя львица среди высоких тенистых деревьев. На самом деле происходило не это, но так это «видел» мой разум, так осознавал движение львиного в моем человеческом теле. Львица скользила среди джунглей навстречу рычащему жару, исходившему от Никки. Мой зверь поднялся навстречу его зверю, тепло к теплу, жар к жару, и кожа горела в лихорадке, как и у Никки.

Он оторвался от моего рта, я успела увидеть, что синева глаза растворилась в львином янтаре. Рычание, которое не может исходить из человеческой глотки, вырвалось из его губ.

Я тихо ответила рычанием.

Никки взревел – мощный, кашляющий взрыв звука, который я никогда не слышала ни от одного льва-оборотня. Звук оглушал, лишал возможности двигаться. Никки поставил меня на землю, и только тогда я попыталась сказать:

– Что…

Он схватил меня за джинсы и разорвал их, молнию вместе с материей. Сила поразительная. Он грубо меня развернул спиной, я чуть споткнулась, а он перегнул меня через скамейку, и мне пришлось упереться в нее руками, чтобы не удариться коленями. Никки разорвал на мне джинсы до бедер, схватился сзади за стринги и сорвал их одним движением. Больно это было или хорошо? У меня в голове путались грубость и боль, секс и наслаждение. Мне нравится ощущение срываемой одежды, сила, нетерпение, спазм нижних частей тела.

Никки схватил меня за бедра и прорычал:

– Господи, как мне нравится твоя задница!

У меня в жизни есть мужчины, шепчущие милые пустяки во время секса, даже стихи цитирующие. Их я люблю за это, а Никки – за другое.

Одной рукой держа меня за бедро, он другой водил по заду, растирая, поглаживая, ощупывая, и наконец вдвинул в меня палец. Я так уже напряглась, что даже это вызвало у меня тихий стон.

– Ты мокрая, – шепнул он рычащим голосом.

– Знаю, – ответила я так же хрипло.

Он вложил в меня два пальца и начал их вводить внутрь и вытаскивать, как предисловие к тому, что хочет сделать потом, все быстрее и быстрее, и это было хорошо, очень хорошо, но так до цели не добраться.

– Не под тем углом, – сказал он, и рычания в голосе стало чуть меньше.

– Да, – ответила я.

– Ложись на скамейку спиной.

Я глянула на него через плечо:

– Слишком узка она для секса.

– Делай, что говорят, – сказал он. В такие моменты я и радовалась, что Никки куда прямолинейнее большинства мужчин, и задумывалась, насколько же он был бы груб, если бы я с самого начала не подчинила его разум.

Я глянула на него так, как заслуживала эта идея, и встала.

– Уж не со штанами на ляжках.

– Верно, – согласился он.

Нагнулся, и я не успела сообразить, чего он хочет, как его руки вцепились мне в джинсы и дернули их вниз. Мне не за что было держаться, поэтому я пошатнулась, и он поймал меня одной рукой, а другая сорвала остатки джинсов. На мне осталась рубашка и под ней лифчик, да ботинки, в которых я была на выезде. Не клубные сапожки – этакие полицейско-военные, не так чтобы сексуальные.

– Я чуть было не сказала, что джинсы поверх ботинок не снять, – сказала я, полусмеясь.

Он лизнул меня в щеку – длинно, медленно, и я перестала смеяться. Он взялся зубами – я сказала:

– Ой. Слишком сильно зубами, слишком рано.

Он лизнул там, где укусил.

– Потом тебе понравится.

– Наверное. Но пока нет.

– Ложись спиной на скамейку.