Поцелуй смерти

Тогда я на него посмотрела, и радость на его лице читалась явно. Он стоял, прислонясь к двери в потоке света, и был счастливым, спокойным, естественным – более естественным, более собой, чем когда к нам приехал. Мне не надо было с усилием отводить глаза от нижней части его тела, потому что мне нравилось сейчас его лицо. Он не просто вытянулся и нарастил мышцы в Сент-Луисе. Я с удовольствием смотрела, как он обретает себя, становится тем, кем мог бы быть. Это мне нравилось, как нравилось в Натэниеле, или в Джейсоне, или… или в Мике. Все мы стали больше самими собой.

– Ты прав. Жан-Клоду нравится играть родителя.

Син засмеялся:

– Спорт его несколько озадачил, но он любит ходить на матчи.

– Он тобой гордится, – сказала я.

– Еще бы, – усмехнулся Син.

– Это да.

Син посмотрел на меня, синие глаза стали серьезнее.

– Да, ты же можешь ощущать его эмоции, если не закрываешься слишком сильно щитами. Даже сильнее, чем с кем-нибудь из зверей твоего зова.

– От Жан-Клода закрыться труднее.

– Чем от Натэниела или Дамиана?

– Дамиана – да. От Натэниела – труднее. Хотя смотря чем мы заняты.

– Ты про секс, – сказал Син.

Я улыбнулась, покачала головой.

– Секс с Жан-Клодом – да, тут можно забыть обо всем, но Натэниел не так хорошо контролирует свои эмоции, как вампиры.

– У них на века практики больше, – сказал Син.

– Верно, – кивнула я.

– Так ты просто перестань ходить на родительские собрания как моя родительница, Анита.

Он протянул ко мне руку.

– Вот так просто, – спросила я, – и все станет хорошо?

– Не ручаюсь, но куда лучше, если ты не будешь там сидеть как на иголках, всегда готовая оправдываться, а просто я буду твоим любовником.

И он повел протянутой рукой в воздухе.

Я подошла ближе и взяла его за руку. Так мы и стояли, держась, и никто из нас не пытался подойти ближе. Стояли – он, прислонясь к двери, и я, подавляя желание притянуться к его руке, – и смотрели друг на друга.

Улыбка чуть увяла, и видно стало серьезное лицо. Радость еще осталась, как держится свет после заката, когда солнце ушло уже за горизонт, но понятно, что истинная ночь уже здесь – ночь, когда выходят резвиться монстры.

А я не хотела для Синрика быть монстром, каким стала для Ларри. Аналогия несправедливая, но я устала, и не физически, потому что поспала, а эмоционально. И еще я гадала, куда подевался Брайс – не потому, что хотела спасения от разговора с Синриком, а потому что этих гадов надо прищучить до захода солнца.

Синрик сжал мне руку, чуть встряхнул:

– Ты очень глубоко задумалась. И не обо мне.

У меня хватило такта смутиться, но врать я не стала.

– Я думала, когда же за мной заедут отвезти на это веселье.

– Ты знаешь, как я каждый раз пугаюсь, когда ты едешь работать с полицией.

– Знаю, – кивнула я.

Мы еще раз переглянулись, продолжая держаться за руки. Чуть на расстоянии.

– И я ничего не могу сделать, чтобы ты не поехала.

– Ничего, – вздохнула я.

– А обнять тебя можно?

Я посмотрела удивленно – слишком резкая смена темы.

– Обними, конечно. В смысле, отчего нет?

– Я думал, мы ссоримся, и еще ты стала очень серьезна, совсем по-рабочему.

– Я не думала, что мы ссоримся.

– Мы оба задумывались насчет поссориться, – улыбнулся он.

И я тоже слегка улыбнулась:

– Задумывались, это да.

– Но не будем? – спросил он.

– Наверное, нет.

Он стал серьезен, потянул меня за руку чуть ближе к себе.

– Не пойми меня неправильно, Анита, но почему мы не ссоримся?

Я заметила, что он не привлек меня к себе, оставил несколько дюймов дистанции, чтобы я сама могла решить, хочу я ее сократить или нет. За этот год он понял, чего не надо делать. Проблема в романах со мной как раз в том, что надо делать – так это сформулировал один из моих бывший бойфрендов.

Я приблизилась, сократив дистанцию. Осталась стоять почти так же, как раньше, глядя на него снизу вверх, в объятии его рук, но мои ладони лежали у него на талии, сохраняя последние доли дюйма дистанции.

– Я не хочу ссориться, – сказала я.

– И я тоже, – ответил он.

– Ну и хорошо, – кивнула я.

– Ты перестанешь ходить на родительские собрания?

– Ага.

– И перестанешь шарахаться от нашей разницы в возрасте?

Тут я засмеялась и покачала головой:

– Я тебя на двенадцать лет старше, Син.

– Я знаю.

– Но дело не только в абсолютной разнице, а еще и в том, кому сколько лет. Тебе восемнадцать, мне на двенадцать больше. Мне тридцать, тебе восемнадцать. И это очень большая разница.

– Ты сказала, что мне можно тебя обнять, – сказал он.

– Можно.

Он посмотрел вниз, где мои руки сохраняли между нами разделенность.

– Не без применения силы, а ты этого не любишь. От меня, по крайней мере.

Я завела руки ему за спину – медленно, неохотно, ощущая твердость его тела и мягкость кожи, так что непонятно, мускулистое это тело и твердое или же мягкое и нежное. Вот такой он – и то, и другое.