Поцелуй Раскольникова

Дальше. Я обгорел на солнце. В тот же день как приехал. Помнишь, к вам приходил некто попросить тройного одеколона. Вы, кажется, ели арбуз, нет? Да, ели арбуз, я хорошо представляю: твои умиротворенные довольные спутники и много арбузных корочек. Тройного одеколона у вас не оказалось, и ты, именно ты сказала, что лучшее средство от ожога – это простокваша. У вас как раз оставалась простокваша в бутылке (или кефир), что-то такое кислое, неважно что, – в общем, это очень славно, что кислой простокваше найдется применение, хотя я теперь думаю: зачем простокваша к арбузу? Да и вообще на такой жаре простокваша? Забавные подробности, правда? И главное, в духе Александра Степановича. Ну ладно. На другой день, вернее вечер, я имел счастье тебя провожать до дома. Где мы встретились, уже не помню, и почему ты была одна – тоже, а ведь была одна; я-то шел от Генуэзской башни через кукурузное поле и видел зайца (честное слово, зайца, а вот поле, наверное не кукурузное), шел через поле, видел зайца, потом, уже в городе, мы почему-то встретились. Я сказал: «Соседушка», и употребил еще какое-то велеречивое выражение со словом «разрешите», ты как-то сразу включилась в игру, и те пятнадцать-двадцать-тридцать минут до самого дома мы проболтали как давно знакомые люди. Разумеется, я спешил произвести впечатление, а потому врал черт-те что, я врал, ты смеялась, и я еще, помню, удивлялся тому, что вот можно так легко смеяться – просто и непринужденно, будто это большая – естественный смех – редкость (хотя так оно и есть, наверное), и тоже смеялся. Да! Ты рассказала мне, как «провалилась» в свой театральный, не сумела изобразить ласточку, – странные у вас экзамены, – причем, рассказывая про свою неудачу, ты так выразительно разводила руками, хотел сказать «крыльями», и наклоняла голову набок, что, будь я на месте экзаменаторов, поступил бы иначе.

Ну, что еще? Звезды для антуража (первые), цикады, запах моря. Голые плечи твои. Шея. Губы. Только не надо эпитетов, ресурсы литературности побережем для Н. К. – пригодятся. Глаза. Глаза нахальные. С вызовом. Короче говоря, когда появился кто-то из твоих молодцов с фонариком, я уже был хорошенький. Всю ночь проворочался: во-первых, душно, во-вторых, кожа лезет, в-третьих, не согнуть ноги в коленях (метр на полтора), в-десятых, не дремлет Полкан, потявкивает, тяв да тяв, и наконец, в-сто двадцать шестых, думал я, везет дуракам, а симпатий к твоим друзьям я не испытывал, везет дуракам, думал я и гадал, кому из них повезло больше. Утром, влюбленный и утомленный, я собрал пожитки, сел в автобус (бронь) и укатил в Симферополь. Не хочу сказать, что все эти годы я думал о тебе, просто, когда вспоминал Судак, ты, радость моя, сама собой вспоминалась.

4

– И наконец, об эксперименте. – Он повертел указку в руке, посмотрел в окно: десятилетняя дочь вахтера пускала около ректорской «Волги» мыльные пузыри, пузыри лопались. – Да, – продолжал Николай Николаевич, – собственно алгоритм определяется следующим выражением. Тут все ясно. Моделирование на ЭВМ11 дало ожидаемый результат, вот соответствующие характеристики, обратите внимание на заштрихованную область – выигрыш три децибела. Далее: имитатор, структурная схема которого…

Рядом с девочкой сидела рыжая кошка, она внимательно следила за мыльными пузырями, за их возникновением, существованием и смертью; когда лопался очередной пузырь, кошка вздрагивала от неожиданности, – очевидно, капельки мыла попадали ей на нос. Николай Николаевич перевел взгляд на коллег. Виктор Тимофеевич за первым столом удовлетворенно кивал головой, скорее по инерции, чем осознанно. Остальные, кто как умел, пытались изобразить на сумрачных лицах по крайней мере заинтересованность – пятый доклад до обеда, шутка ли это?

– Да-да, имитатор, – подсказал Виктор Тимофеевич. Касаев будто очнулся.

– Как говаривал еще князь Одоевский Владимир Федорович, – медленно произнес он, удивляясь собственной непредсказуемости, – наблюдение есть проверка теории. Так вот…

Аудитория оживилась.

– Кто, кто говаривал? – закрутили головами нерасслышавшие.

Виктор Тимофеевич задвигал бровями, самодеятельность он не приветствовал. Между тем докладчик рассказывал о выборе весовых коэффициентов.

– Краткие выводы, – сказал он и сделал краткие выводы. – Спасибо за внимание. – И отошел от доски.

– Будут ли вопросы к докладчику?

Вопросов было немного.

Встал седовласый старичок из смежной организации, лет восемьдесят на вид (между прочим, лауреат едва ли не Сталинской премии), встал и, почему-то глядя в окно, сказал с выражением:

– Достойно! – Словно «достойно» это относилось к той, пускающей мыльные пузыри девочке. – Достойно, – повторил старичок, – но у меня есть конкретный вопрос. – Вопрос оказался каверзным. Не успел докладчик и рта раскрыть, как старичок уже сам ответил. Сами задаем – сами отвечаем. Николаю Николаевичу оставалось лишь согласиться:

– Абсолютно верно.

– Теперь понимаю, – сказал старичок и сел на место.

Аспирант из межотраслевой лаборатории был менее благодушен.