Поцелуй, Карло!

Глория представляла собой высокоэффективную динамо-машину, поджарая, холеная, небольшого роста, подтянутая, как сигарета. Выругавшись, она затолкала бумаги в сумку и защелкнула на ней замок.

– Простите, что вам пришлось это слышать, – засмеялась Глория.

Глаза у нее были карие и очень выразительные, каштановые волосы острижены в короткое каре. Она одевалась, как студентка, предпочитая платьям узкие прямые юбки, свитера и обувь на низком каблуке. И хотя она носила простые разлетающиеся пальто, ее шляпки были произведениями искусства. Она могла обвить тулью лентой от печатной машинки и обрамить края шляпы зубочистками. В ее вполне заурядной одежде местами неожиданно, как яркая соломинка в коктейле, проглядывала авангардная смелость Эльзы Скиапарелли[101].

Ники заметил, что лучшие режиссеры, включая Глорию, обладали собственным стилем. Сэм Борелли на каждую репетицию носил один и тот же черно-коричневый твидовый пиджак, но зато его галстуки были незабываемы. Ручная работа Винченцы, они были сшиты из яркого бирюзового, сиреневого или пурпурного шелка. Да и у Каллы определенно был нюх на моду. Режиссеры, преподававшие в школе «Абби», тоже отличались оригинальностью. Профессор, ставивший этюды, носил шелковые туники и индийские пиджаки в стиле Джавахарлала Неру.

Ники окунул швабру в свежую мыльную воду.

– Так принц превращается в Золушку, – пошутила Глория.

– Пока я могу становиться принцем хоть иногда, я согласен и на Золушку или даже на ее дублершу, – ухмыльнулся Ник.

– Вы тут не единственный, кто работает в две смены. Мне надо идти домой и готовить ужин Роберту.

– Вы отличная жена.

– Как режиссер я лучше.

Глория села на стол секретарши в пальто и шляпе и приподняла ноги так, чтобы Ники мог протереть пол под ними.

– Давно актерствуете?

– Я работал в одном филадельфийском театре, до того как переехал сюда. Делал всего понемножку.

– Вот почему вы беретесь у нас за все, что ни попросят.

– Для меня это храм. И я здесь – служка.

– Вы очень великодушны. И естественны.

– Это не моя заслуга. Всему, что я умею, я выучился в той шекспировской труппе.

– О, так вот откуда вы знаете, как читать с актерами. И знакомы с классикой.

– Я благодарен вам за то, что разрешаете мне сидеть на пробах.

– Вы первый, кто благодарит меня за такое. Большинство актеров терпеть не могут сидеть на пробах. Для них это тяжкая повинность.

– Не для меня. Слова меняют цвет каждый раз, когда их произносит другой актер.

– Вам хорошо удаются любовные сцены. Много практиковались?

– Достаточно, чтобы быть благодарным.

– И у вас нет хорошей девушки?

– Я был помолвлен семь лет.

– И что случилось?

– Я не любил ее достаточно сильно.

Ники выкрутил тряпку и отодвинул ведро в сторону.

– И тогда вы услышали русалочью песнь американского театра.

– Эту часть я обычно опускаю, – признал Ники.

– Я сейчас кое над чем работаю и полагаю, это как раз для вас.

– Пьеса?

– Не совсем. Это телесериал.

– Телевидение?

– Я ставлю нечто новое в Мидтауне. Это сага. Мы снимаем каждый день. Сериалы крайне популярны. Снимаем как фильм, но они выходят как в театре – в прямом эфире.

– Я никогда такого не делал.

– Я думаю, вы сможете. Мой муж со мной согласен.

– Если вы считаете, что я справлюсь…

– Это небольшая роль. Но я ее называю «склейка». Вы будете играть таксиста. Водилу. Он развозит персонажей пьесы, когда не идет основное действие. Эта идея, я думаю, должна сработать.

– Я знаю, как играть водилу. Я достаточно долго им был.

– Сериал называется «Любовь к жизни». – Глория покопалась в сумке в поисках жетона на метро. – Вам придется сменить имя.

– Зачем?

– В телевизоре за неделю вас увидит такое количество людей, что не снилось и Шекспиру при жизни, да и потом.

– Не может быть.

– Может. Вам необходимо имя, которое они смогут произносить и которым вы сможете одарять, его не теряя. Оставьте Ники Кастоне для себя. И вы не пожалеете, что сменили имя.

– Но я горжусь своим именем.

– Я понимаю. У меня тоже итальянские корни. Монтемуро – моя настоящая фамилия.

– Это значит «покоритель вершин».

– Именно. Но этого мне мало. Я должна была изменить имя. Видите ли, Глория Монти желает управлять миром.

– Mondo-muro, – предположил Ники. – Покоритель мира.

– Верно. Превосходно, только не как фамилия. А как философия.

Глория сбросила ноги со стола и ухватила сумку.

– Запирайте. И увидимся завтра. Да не порежьте физиономию, бреясь. Телекамера не прощает изъянов.

Ники полировал пол, насвистывая. Телевидение. Даже мысль о нем его нервировала, но он последует за Глорией и Робертом куда угодно. Когда он сосредоточился на полировке пола, боль вины пронзила его. Он вспомнил, как пенял Калле за то, что она сама убирает в театре, полагая это занятие унизительным для нее, и вот вам – он занимается тем же. Прямо епитимья, наложенная за опрометчивое суждение.