Поцелуй, Карло!

– Для него это не имеет значения. Он же родился в Италии, до сих пор словно только что сошел с корабля. А такие мужья невозможны. Он бы с удовольствием заставил меня толочь кукурузу на голом камне в Калабрии под солнцем, чтобы сварить ему поленту. Соус надо готовить с нуля. Он должен быть уверен, что я лично вручную часами перетирала помидоры через сито. Каким-то образом в его разумении мои усилия переводятся как любовь.

– Понимаю.

– Я знала, что вы поймете.

– Я работаю на него больше тридцати лет. Он из тех, кто любит диктовать свои правила.

Гортензия собралась уходить.

– Хотите, вечером я испытаю соус на всей семье? – предложила Джо.

– Вы правда сделаете это для меня?

Гортензия взобралась по ступенькам в диспетчерскую. Она положила соломенную шляпу на картотеку и выудила кольцо с ключами из сумки. Потом перебрала их, отперла личный ящик в шкафу и вытащила большую черную папку с надписью ПРОБЫ. Она открыла ее и сделала несколько быстрых заметок в колонке с названием «Попытка 77». Потом закрыла ее, сунула обратно в ящик и подняла взор к небесам:

– Ну же, Минна. Подайте мне знак.

Риверсайд-драйв гирляндой вился над обрывом у Гудзона. Изящные строения в стиле XIX века, стоявшие вдоль трехполосного бульвара Верхнего Вест-сайда в Манхэттене, были сложены из белого песчаника, кремового гранита и серого плитняка с яркими декоративными деталями вроде медных куполов и черепичных башенок, напоминавших Ники о Париже. Над шоссе крутой холм постепенно становился пологим и превращался в Риверсайдский парк, который в сумерках кишел детьми, доигрывающими перед ужином.

Ники стоял на ступеньках «Дома мастера» на Риверсайд-драйв, 310, самого высокого здания на улице, двадцать семь этажей. Он и так-то нервничал перед встречей с вероятными постановщиками его блестящего будущего, когда он будет пробоваться на роль, и впечатляющее здание, построенное из кирпичей всех оттенков от пурпурного до розового и индиго, каким-то образом усиливало его беспокойство.

Швейцар в белых перчатках открыл отделанную латунью дверь и кивнул Ники. Он вошел в вестибюль – шедевр стиля ар-деко, элегантно украшенный чернью и серебром. Ники был готов, он сделал домашнюю работу: составил резюме, взял копию удостоверения о демобилизации, получил все положенные печати и подписи на своем заявлении о поступлении на учебу по закону о ветеранских привилегиях, принес свидетельство о рождении и документ, подтверждающий, что он не воспользовался правом на субсидированное государством образование до прихода в театральную студию «Абби». Но самое главное – он снова проштудировал «Двенадцатую ночь» и приготовил монолог оттуда.

Швейцар показал, как пройти в театр из вестибюля. Ники просунул голову в дверь и сразу влюбился в эту полночно-синюю шкатулку для драгоценностей. Пол на сцене был покрыт черным лаком, отражающим золотой бархатный занавес. Зал на триста мест выглядел современно, и если бы Ники пришлось его описать, он бы назвал его «залом бродвейского уровня» или еще как получше. Ему до зуда не терпелось оказаться на сцене. Он уже видел там себя, чувствовал доски под ногами, луч юпитера на лице.

Ники сверился с часами – он пришел вовремя, – поднялся по лестнице на второй этаж и нажал на кнопку звонка у таблички «Театральная школа Абби». Он стянул с головы кепку, которую надевал, когда водил такси, сложил ее пополам, будто кусок пиццы, и сел на скамейку в коридоре.

Вскоре в дверях студии появилась девушка в комбинезоне и белой блузке.

– Вы Ники Кастоне?

– Это я.

– Мистер О’Бёрн готов вас принять.

Роберт Ф. О’Бёрн снимался в Голливуде. Ники нервничал перед встречей с ним, но собрался, понимая, что уверенность в себе – это как минимум тридцать процентов представления. Или не тридцать? Но разве Сэм Борелли не учил его быть уверенным в себе? Внезапно он понял, что все забыл. Волнение победило.

Когда человек лет тридцати-сорока – тощий, в очках – открыл дверь, чтобы взять папку со стола секретарши, он бросил взгляд на Ники и улыбнулся:

– Вы актер?

– Один спектакль «Двенадцатой ночи» считается?

– Зависит от сцены. И от вас. Входите.

Ники последовал за Робертом в комнату. Там стояли стол и стул. Роберт подхватил складной стул из небольшой кладовки и протянул Ники.

– Я видел вас в кино, сэр, – начал Ники.

Роберт улыбнулся:

– Правда?

– Меня привел кузен Рик. – Неизвестно почему глаза Ники наполнились слезами, он сам не знал, откуда они взялись. – Его убили на войне. Единственного из всей семьи. Мы все там были. Все семеро ребят. Три брата из семьи дяди Дома. Три – из семьи моего дяди Майка и я – единственный ребенок у своих родителей. Сирота вообще-то. Дядя Дом и тетя Джо взяли меня к себе. Рики у нас обожал кино. Каждую субботу – мультики, новости, два фильма подряд, и всё по два раза. Я уверен, он бы обрадовался, что я здесь. Что хочу стать актером.

Роберт устроился за столом и указал Ники сесть напротив. Ники вытащил справки из кармана и положил на стол.

– Я пришел бы раньше, но пришлось дожидаться начала весеннего семестра.

Роберт взглянул на стопку бумаг.