Поцелуй, Карло!

– Не могли бы вы попросить ее подойти к телефону?

– Мне надо будет уйти из кассы.

– Это важно.

Роза вздохнула, и следующие три минуты Ники терзал себя за то, что оказался плохим другом. Он даже не был уверен, что Калла согласится поговорить с ним.

– Привет, Ники, – сказала Калла в трубку, словно запыхавшись.

Ники не мог определить по тону ее голоса, рада ли она его слышать.

– Как ты там? – Он сел прямо и прижал трубку к уху.

– Неплохо. А ты?

– Все еще в Нью-Йорке.

– Твоя тетя Джо держит меня в курсе, когда я ее вижу. Но давно не видела.

– Что ж, пришло время тебе передать ей новости.

– Хорошо.

– Меня приняли в театральную школу «Абби». Я буду учиться и читать с актерами на просмотрах.

– Это замечательно.

– Спасибо. Я знал, что ты одобришь. Эй, я звонил к тебе домой. Твой телефон не работает.

– Мы продали дом.

– Ты же его любила.

– Слишком дорого стало содержать.

– Я понимаю. Ты говоришь с парнем, живущим в одной комнате. Да и ты – деловая девушка. Нужен ли тебе большой дом?

– Даже если бы и был нужен, это уже ничего не значит. Его нет.

– А как дела в театре?

– Трудимся в поте лица. Ставим сейчас «Сон в летнюю ночь».

– Отличная пьеса.

– Ты же знаешь, мой отец всегда говорил: ставь то, что ощущаешь, а я сейчас ощущаю, что живу в странном мире.

– Это почему?

– Фрэнк Арриго женился.

Ники сел.

– На тебе?

– Не-а.

– Он много потерял.

– Но ты никогда не догадаешься на ком.

– Не знаю. Ну, на Фэй Эмерсон из телевизионной передачи.

– Она уже замужем.

– Прости. У меня еще нет телевизора. И я не знаю, кто там замужем, а кто нет.

– Ты знаком только с милыми дамами, которых не видишь в телевизоре.

– Вот именно.

– Фрэнк женился на Пичи Де Пино.

– На моей Пичи? – Ники остолбенел.

– Она больше не твоя.

– Да уж!

– Грандиозная свадьба в «Палумбо». Кто-то говорил, что Марио Ланца спел «Будь моею любовью».

– Полная лабуда. Ужасная песня.

– Я тоже так думаю, – хихикнула Калла.

– Она заполучила Марио Ланцу? – Ники был поражен.

– Фрэнк его заполучил. Он мыслит большими масштабами. И построил ей огромный особняк в Эмблере.

– Ну теперь-то всё? – Ник разозлился. Фрэнк украл у него даже место личного просветления и поселился там с его же бывшей невестой.

– Будет еще. Значительно больше, – заверила его Калла.

– И все это могло быть твоим, – поддразнил ее Ники.

– Планка слишком высока.

– Для тебя это нормально. Ты бы привыкла к высоте.

– Сомневаюсь. Эй. Может, тебе стоит иногда приезжать домой и самому посмотреть на этот цирк.

Повесив трубку, Калла знала, что скоро Ники не дождешься – ни просто так, ни на спектакль, даже если это будет его любимая пьеса. Он вообще ни к кому не приезжал со времени отъезда, чем она лучше прочих? Что бы он там ни делал в Нью-Йорке, нет ничего притягательнее постановки в Театре Борелли, – или, по крайней мере, именно так он заставил ее чувствовать. Ей хотелось рассказать Ники, что Пичи Де Пино встретила Фрэнка в театре, когда тот пытался продать театр за ее, Каллы, спиной. Но эта подробность могла причинить Ники боль, а Калле этого не хотелось.

Главные новости Калла оставила при себе. Театр закрывался. Деньги, полученные от продажи дома, иссякли, и нынешнее состояние новых постановок дел не улучшило, разве концы сошлись с концами для ее труппы, несмотря на все ее усилия разрекламировать спектакли. Калла перестала спать, преследуемая сожалениями.

А в Нью-Йорке Ники положил трубку. Он чувствовал себя странно. Вроде бы Калла была рада услышать его, была довольна, узнав его новости, но как-то отстраненно. Может, она была расстроена, потому что потеряла Фрэнка. Он не мог сообразить почему. Фрэнк был всего лишь делец при деньгах – просто большой кусок сыра, и все знают, что сыр – это приложение к основному блюду. Его удивило, что Пичи вышла замуж за Фрэнка, хотя на первый взгляд у этих двоих и правда было много общего. Ники был за нее рад. В конце концов, приобретение ею долгожданной надежности в соответствующем браке оказалось еще одной индульгенцией, за которую Ники заплатил на пути к спасению, или, как гласит реклама «Стейнвей и сыновья»: «Еще одно фортепьяно с плеч долой».

11

В сумерках цветки на деревьях вдоль Риверсайд-драйв раскачивались под ветром, как перья марабу. Окна в театре «Абби» были распахнуты настежь, поскольку Ники как раз их помыл. С улицы до него доносились приглушенные крики и свист болельщиков софтбола в Риверсайд-парке. Прожектора над полем вспыхнули и мерцали на деревьях, словно белые луны, пока Ники вытирал пыль с подоконников. Когда он справился с работой, то собрал тексты ролей, оставленные актерами, пришедшими на пробы для летней постановки – «О мышах и людях».

Последний студент покинул театр, оставив Ники вволю подметать и пылесосить большую студию, фойе и офис. Он собирал ведра, швабры и тряпки, когда его босс, Глория Монти, вышла из студии, засовывая в сумку сценарий и собственные закладки с пометками, которые выпирали из папки и свисали словно конфетти.