Поцелуй, Карло!

– Ладно, ты бы навестила нас, обещаешь? – предложила Мэйбл.

– Это было бы неловко.

– Нет, не было бы. Честно.

– И неприлично тоже. Ноги моей не будет на Монтроуз, 810. Это как зыбучие пески глубочайшего позора, в которые меня засасывает до самого пупа всякий раз, когда думаю о Ники Кастоне. Меня тошнит сожалениями.

– Тогда встретимся где-нибудь за канноли. Как тебе это? – жизнерадостно предложила Мэйбл.

Мэйбл подтолкнула тележку к кассе, торопясь домой, чтобы испечь дочери торт. Она оглянулась на Пичи, стоявшую под слепящим светом молочного отдела, похожую на вулкан – ферротип, рекламирующий отдых в Гонолулу, из каталога, который рассылали по домам «Рыцари Колумба». Бедная Пичи. Хотя… На самом деле не такая уж бедная. Мэйбл трудно было ее жалеть – у нее же был бассейн.

Гортензия вышла из автобуса у Художественного музея Филадельфии. Она прошла через сад со скульптурами, миновала фонтан, увлажнивший ее лицо вместе с летним ветерком.

В музее она предъявила удостоверение выпускницы колледжа Чейни, дающее право на свободное посещение, взяла карту музея и вошла в атриум. Выложенная мрамором комната освещалась бледно-голубым естественным светом, льющимся из купола над головой. Когда она шла по галереям, где картины Караваджо висели на фоне девственно-чистых стен, то была очарована сочетанием красок: небеса бирюзового цвета, золотые облака с серебристыми проблесками у краев, бордовые пейзажи, испещренные бледно-лиловой листвой. Фигуры на картинах притягивали Гортензию, их черты напоминали ей о живописном клане Палаццини, который выражал эмоции – неважно, сильные или слабые – с той же остротой и яркостью.

Гортензия не стала бродить по галереям, не присоединилась она и к экскурсии. У нее была особая цель – передвижное собрание старинных карт, которое сейчас путешествовало по музеям Америки, открылось здесь для обозрения.

Гортензия вытащила из сумки газетную вырезку со статьей. «Филадельфийский бюллетень» сообщал, что карты Италии, в том числе карты области Венето, где столицей была Венеция, будут выставлены в музее под стеклом, потому что они очень древние и хрупкие. Самая ранняя из них датировалась 1350 годом. Экспозиция Кэрол Вайнштейн доступна для обзора только месяц. Минне хотелось, чтобы Гортензия когда-нибудь посетила Венецию, но, поскольку такое вряд ли случится, пусть хотя бы карты откроют то, чего она никогда не увидит.

Гортензия пронеслась мимо ярких фресок, пастелей и скульптур и нашла карты. Она ждала своей очереди, пока группа студентов толклась вокруг них, отошла в сторонку, пока профессор и его группа из университета Темпла изучали одну из карт. Когда наконец студенты освободили экспозицию, она достала из сумки карандаш и бумагу и составила список селений в области Венето. Она также записала названия улиц, мостов и дворцов Венеции, а затем перешла к диораме, изображающей Тревизо и фермы, усыпавшие холмы на подступах к Доломитовым Альпам.

Ее взгляд остановился на палаццо в окрестностях города Годега-ди-Сант-Урбано. Палаццо называлось «Вилла Гортензия», оно принадлежало семейству Борда, и однажды там гостил сам Микеланджело.

– Вот это да, – пробормотала Гортензия себе под нос.

Она отошла к окну и написала: «Вилла Гортензия», отменный итальянский томатный соус.

Ее мечта обрела имя.

Гортензия села на автобус, пустившись в обратную дорогу на Шарлот-стрит, сошла с него, перешла на другую остановку и стала ждать следующего, идущего на другой конец города. Она не могла стоять спокойно и слегка раскачивалась на каблуках. Гортензию переполнял энтузиазм, которого хватило бы на двоих. В автобусе она заняла место у окна. Подъезжая к своему району, она взглянула в окно во время стоянки на светофоре и увидела мужа на углу Макдауэлл-стрит. Он одиноко стоял и смотрел на часы. Гортензия вскочила и попыталась открыть окно, чтобы крикнуть ему, но щеколду заело. Она сдалась и села.

И тут к Луи подошла женщина, знакомая Гортензии по церкви. Это была новая прихожанка, вдова, насколько она помнила. Все упало в Гортензии, когда она увидела, что ее муж наклонился и нежно поцеловал в губы нового члена общины. Она вскочила с сиденья, а Луи снова поцеловал эту женщину.

Потом Луи Муни предложил ей руку, и та приняла ее так же привычно, как водитель автобуса принял у Гортензии плату за проезд. Гортензии Луи не предлагал так руку уже много лет. Она наблюдала за изысканными манерами мужа, достойными какого-нибудь графа, и ей казалось, что она видит совершенно незнакомого человека, демонстрирующего повадки, каких она не встречала с детства, когда ее отец с таким же уважением относился к ее матери.